Живой товар: Москва — Лос-Анжелес - [7]

— Пусть так, — Саша поднялась на цыпочки, набрала полную грудь воздуха и вскинула руки, словно собралась куда-то нырять или закрутить сальто. Через мгновение обмякла, руки опустились, волосы упали на лицо.

Андрей нагнулся, расшнуровал кроссовки, забросил их под журнальный столик.

— Слушай! Нам тут без бумажки не выжить. Девочки зовут! — изобразил он восторг. — Тут в поганом борделе и то сначала лезут в документ, а уж потом в-вы-пускают, — запнулся Андрей, — на публику, попой вилять. При наличии таковой, естественно.

— О борделе ты в самый раз вспомнил, — похвалила Саша Растопчина. — Сняв кроссовочки-то. Штанишки помочь расстегнуть?

— Помоги.

— Обойдешься, — Саша топнула босой ножкой по ковру.

— Ты любишь виноград?

— Да.

— Калифорнийские сорта по вкусу средненькие, но зато без косточек. Прижмет — иди в сезонные рабочие на виноградник, — посоветовал Андрей. — Вот уж где не требуют никаких бумаг. Платят, сволочи, четвертую часть от заработка своего бродяги, однако, подзагоришь и вволю вкусишь солнечных ягод. Пуэрториканцам, заметь, ни на черта не нужны ни солнечные ягоды, ни загар, а от них отбоя нет — так им нравится на плантациях. Отвоюем место под солнцем, — выкрикнул Андрей и сдернул с кровати покривало. — Не век же нам, снежным людям, мороженную клюкву по болотам обдирать!

— Ты что, всерьез обо мне волнуешься? — удивилась Саша. — Дожила девка! Нет, ты посмотри на меня, неужели такие пропадают?

— Руки в боки, валяй вприсядку, — Андрей открыл холодильник, но ни пива, ни джюса в нем не обнаружил.

— Брось хорохориться. И такие, как ты, пропадают, и другие, которым ты в подметки не годишься. Наши все здесь, в какой-то степени, пропадают. Один наш преуспевающий спортсмен, играющий в Швеции, как-то обмолвился: моя жизнь на Западе — путешествие в роскошное одиночество! — Растопчин щелкнул пальцами.

— Преуспевающий, обрати внимание.

— Скажи лучше, что натрепался и не знаешь, как выкрутиться, — Саша поддела ногой покрывало, валявшееся на полу. — Просто тебе не хочется просить Барта об одолжении.

— Ладно, — сказал Андрей. — Я тебе помогу. Иди сюда, — он вытянулся на кровати. — Говорят, в ногах правды нет. Или есть?

— Это не помощь, — она опустилась на кровать и поджала губы. — Это называется «дай-за-дай». Когда мы поедем?

— Через пустыню разумнее ехать ночью.

— Мне надо еще забрать вещи из своей гостиницы.

— Попробуем договориться и насчет вещей. Тебе нравятся пешие прогулки? — откровенно хамил Растопчин.

— Тебя часто били в детстве? — спросила она, раздеваясь.

— В моем детстве пели песенку про девочку с веснушками.

— Не дыши же на меня своим вонючим перегаром! — взорвалась Саша. — Тошнит от него.

— А ты перевернись, — посоветовал Андрей. — И представь, что уже проходишь конкурсный отбор в варьете. Ты ведь туда собралась?

— Ублюдок, — процедила Саша. Перевернулась на живот. Решила думать о чем-нибудь далеком.

Думалось о близком — о сумочке без денег, о стоимости такси до старого города, о нестиранных вещах и переполненном номере дешевой гостиницы, куда Сашу и ее подруг определили тетки из местного благотворительного общества защиты бездомных животных. Вот кто был действительно далеко, так это Лейла. Она звонила в Лас-Вегас из Лос-Анжелеса, и создавалось впечатление о том, что денег у нее куры не клюют — болтала по телефону, будто из древнего московского двухкопеечного автомата. Конечно, придется кое с кем переспать для начала, тараторила Лейла, но ведь и в Москве бы пришлось, сама понимаешь. И в Тамбове. Специфика жанра.

Зато потом обещано по двести баксов в неделю на нос и абсолютно чистая работа. Лейла уже поставила «Калинку», цыганочку под «Очи черные» (даже состоялось нечто вроде прогона), а на очереди — композиция «Подмосковные вечера». Боссу приспичило, подавай ему именно «Подмосковные вечера». Подадим, заверяла Лейла. Добирайся чем угодно, твердила она, но поскорее. Адрес записала?

Саша лежала тихо, подбородок на запястье, ладонь на подушке — так загорают на пляжном топчане. Она представляла себе длинный, грустный и немного торжественный путь через ночную пустыню. Гребни барханов рушились под собственной тяжестью. Песок струился по залитым лунным светом склонам, медленно засыпая темные провалы. Причудливые силуэты скал и полумертвого кустарника всплывали над обочиной и таяли, словно привидения. Кометы вспарывали небосклон и гасли, оставляя в черных разломах небесной коры ровный мягкий жар. Андрей дышал все отрывистее, почти всхрапывал, сглатывая брань и мольбу, скупую мужскую постельную лирику, и на какие-то мгновения Саше стало по-женски жаль его, одинокого в неоглядной пустыне, и она чуть-чуть помогла Андрею — благодарный, он едва ее не придушил, обнимая. И очень скоро она поняла свою ошибку, но было поздно. Ей пришлось ждать, пока он вновь наберется сил. Он быстро оценил ее слабину. На этой струнке можно было сыграть целый концерт. Полную программу. Саша рвала зубами наволочку подушки и готова была плакать от счастья, когда Андрей бросал свое и уступал ее просьбам.

— Мерзавец, — прошептала Саша, подбирая с ковра трусики и платье. Пока она принимала душ, Растопчин вызвал такси. Молча они прокатились в старый город, молча, на той же машине, вернулись, перевезли Сашины вещи в «Ривьеру».