Живой товар - [50]

Вернувшийся Бимпа обнаружил Роксану в полуобморочном состоянии. Амос убрал ладонь с ее головы и сказал:

— Не верь ей. Она лжет.

— Но я уже послал людей…

— В этом она тебя не обманула. Коп действительно там. Но девочка задумала играть с тобой в какую-то игру. Она тебе больше не верна. Замышляет что-то. Видит себя и нас отдельно.

Бимпа нахмурился.

— Что будем делать?

— Нужно избавиться от нее.

— Нет! — пролепетала Роксана, обмякшая в кресле. — Бимпа! Ты обещал взять меня с собой. Говорил, что мы поплывем на корабле.

— Хорошая идея, — решил Амос. — Возьмем ее с собой. В трюме места хоть отбавляй. Ты поплывешь, девочка. Мой брат сдержит слово.

Бимпа кивнул. И отвернулся. Ему было неприятно смотреть на плачущую Роксану.

Глава двадцать шестая

Вокруг царил полный покой. Кладбищенский. Прошел небольшой дождь. Пахло землей и зеленью. Ничего похожего на смрад гниющей человеческой плоти.

Никонов дышал полной грудью. Он сидел на развилке толстого дерева, скрытый тенью листвы, зато пространство за оградой было видно сверху как на ладони. Белый корпус «мазды» четко выделялся на фоне ночи.

Машин на дороге не было уже минут пятнадцать. Никонов посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Нигерийцы, несомненно, прибудут раньше полуночи. Роксана уже давно известила их, что клиент готов к употреблению. Скорее всего, они подъедут с погашенными фарами. Или уже подъехали, остановились на безопасном расстоянии и теперь крадутся в темноте. Есть ли у них огнестрельное оружие? Очень может быть. Но, судя по экипировке «бейсболиста» из кафе, негры предпочитают пользоваться холодным оружием. Как бы то ни было, они подойдут с разных сторон, чтобы окружить машину и не позволить владельцу сбежать. Свою ошибку они заметят в самый последний момент. Об этом Никонов позаботился.

Он зевнул и сменил позу, стараясь не потревожить крону дерева, в которой прятался. Чем дольше он сидел на ветке, тем жестче, казалось, она становилась.

В детстве лазить по деревьям было куда проще. Но Никонов редко этим занимался. Однажды, когда он раскапризничался, отец посадил его на грушу в саду и сказал, что не снимет, пока сын не извинится и не пообещает вести себя хорошо. Никонов — ему было тогда три или четыре года — сиганул вниз и сломал ногу. Отец ужасно перепугался. Он до самого шоссе бежал с сыном на руках, а там было что-то около двух километров. От него пахло водкой, мальчик отворачивался. Он знал этот запах. Запах беды. Отец часто пил водку, и это всегда заканчивалось плохо. Так было и в тот раз.

Мама появилась в больнице, когда маленькому Алеше уже наложили гипс и он ждал, когда повязка затвердеет, чтобы можно было покинуть эту страшную комнату, где обитал страшный дядька с волосатыми руками. Отец то сидел на кушетке, то вставал и беспрестанно спрашивал: «Ну как? Тебе больно? Больно, Алешка?» Он отвечал, что да, хотя больно уже не было. Назло отцу. И он обрадовался, когда в комнату ворвалась мать и, не стесняясь посторонних, принялась колотить отца кулаками — в грудь, по плечам, по опущенной голове. Он не сопротивлялся, сносил побои безропотно, и из его разбитого носа текла кровь. Красная-красная. Остро пахло больницей и водкой. Этот запах преследовал Никонова до сих пор. Отвратительная смесь.

Мать оттащили, дали успокоительное, а она все равно не успокаивалась и кричала: «Мало тебе одного? Еще и Лешу погубить хотел, ирод?»

Никонов потом часто спрашивал ее, что она этим хотела сказать? Кого «одного»? Кто был еще? Она отмалчивалась или говорила, что ему послышалось. А через десять лет спрашивать стало некого. Мать умерла от воспаления легких, простудившись зимой на балконе, где запер ее отец, чтобы, как он объяснил, остановить рукоприкладство. Да, она постоянно его била — за то, что он беспробудно пил. Но умерла она, а не он, отец. И Никонов слышал, как родня потом шушукалась на похоронах: «Загнал в могилу Ниночку, светлую душу, мученицу нашу».

В шестнадцать лет Никонов поступил в военное училище, ушел из дома и с тех пор видел отца всего два или три раза, жалкого, постаревшего, обносившегося. Скорее всего, он уже помер. Может быть, даже похоронен на этом самом кладбище.

Никонов оглянулся. Близость могил давила на психику. Казалось, что где-то там, среди крестов и ржавых пирамидок со звездами, блуждают таинственные огоньки, мелькают тени, звучит приглушенный шепот. Вздор, ясное дело. Игры ума. Никто ночью по кладбищу не шастает. Разве что нигерийцы. Они ведь поклонники вуду, как сказала Роксана. Может, и правда проводят какой-нибудь дикарский обряд?

Человеческая судьба сплетена из тысячи случайностей, которые создают такую причудливую картину, что никакому астрологу не снилось. Не вспомни Никонов отца, не подумал бы о кладбище. Не оглянись он на кладбище, не заметил бы фигуры, пробирающиеся по узким тропкам между оградами. Это были они. Нигерийцы. И только то, что Никонов увидел их первым, уберегло его от беды. Ожидая появления врагов, он ворочался на своем насесте без опасения выдать себя шорохом листьев и треском сучьев. Теперь он был предупрежден и вооружен. В буквальном смысле этого выражения.