Живой обелиск - [60]

— Тохтамыш нарушил слово! Он бросил свое стойбище и ушел в сторону реки Сунджи! — сообщил гонец.

У Еухора помутилось в глазах.

— Я же говорил, Тохтамыш не глупее нас!

Он хлестнул своего коня, словно хотел опередить Тимура, рвавшегося в обход через Дербент.

5

Причину внезапного ухода Тохтамыша знал один Еухор. Он приказал аланским дружинам не двигаться с Дайрана, послал вестников к воинам, засевшим в сторожевых башнях, обязав зорко следить за дзурдзуками и галгаями, которым не слишком доверял, и при малейшем подозрительном движении зажечь тревожные огни.

Тох в мучительной отрешенности сидел поодаль от ныхаса. К происходящему его возвращали горькие слова Еухора. Они доходили до его сознания лишь обрывочно. Ему казалось, будто он слушает не разговор старейшин, сидящих на ныхасе, как на поминках усопшего друга, а отзвук собственной души.

«Мы отсекли только хвост дракона. Раздавить же ему голову нелегко». Так сказал Еухор. Тох и раньше догадывался об этом, но только сейчас понял всю горечь правды.

«Нам помогут святой Уастырджи и горы. Раздавим и голову дракона!» — Это возразил вождю старый Кодзыр.

«О горы, горы! Вы и спасение наше и погибель!»

Тох судорожно сцепил пальцы рук. Перед его глазами сначала раздвоился, потом совсем растаял грубо оструганный рог, к которому он прицеливался резцом, чтобы сделать хоть одну ячейку чешуйчатого панциря. Он уже не знал, сказал ли это он сам или Еухор.

«Тохтамыш не дурак, он почувствовал приближение урагана с двух сторон и вовремя ушел!»

Тох не сводил глаз с окаменевшего лица Еухора. Потом отвернулся и, держа в памяти еще не завершенный образ, как трепетно держат над свечой, молясь, фигурку божка, мысленно перенес окаменевшее лицо вождя на поверхность рога. Он сопоставлял Еухора, сидящего среди своих соратников, с Еухором, которого он, сын старого воина Цоры, хотел создать только для себя. Его поразило сходство этих двух Еухоров: неужели в самом деле нет грани между явью и мечтой?

Сейчас Тох не только видел искаженное горем лицо Еухора, но и понимал его душу, бесконечно понимал всем своим существом: слухом, обонянием, кончиками огрубевших пальцев. Теперь ему уже не нужно было смотреть на лицо, которое он должен запечатлеть на кости. Воля свыше внушила ему то, что он должен делать. А раз это воля свыше, то и глаза не нужны, потому что мастер видит свою мечту не глазами, а душой. Да, так и есть!.. Желание творить вселяется в плоть мастера, как божество.

Никто не мешал Тоху. Неотесанный рог поддавался с трудом, но острую макушку шлема он выточил с закрытыми глазами.

Печаль Еухора закипела в нем, и черты скуластого лица тонули в омуте горя.

Он воочию зрил, как всадник на крылатом коне занес над головой пришельца разящий меч. А теперь он опять мчался вниз по Дайрану. Мастер понял, что коню Еухора нужны крылья…

«До каких пор? До каких пор будем мы катить нашу нищенскую арбу? Она докатила аланского богатыря до невольничьих рынков Турции и Мисра. Она привязала его к вечно вращающемуся колесу, что высасывает жизнь из недр пустыни. А боги, придуманные человеком и созданные его рукой, веками дремали под палящим солнцем и не могли вызволить раба из неволи, потому что и сами были невольниками».

«Это они давали мне силу! И твоего отца Цоры спасли от смерти». «Еухор, я вижу сочувствие на лице этого каменного чудища. Видно, и ему нелегко!» — говаривал Цоры.

И катилась арба горькой судьбы по горячим пескам Мисра. И преклонили аланские путники непокорные головы перед чужими богами, не теми, что витали в небесах, а созданными рукой человека.

«Сотвори его таким, чтобы не ржавел от времени, не горел под зноем пустыни, чтоб крошились о него неприятельские клинки…» — говорил Еухор.

Сказочный конь вздыбился, шлем и панцирь всадника заблестели, как рыбья чешуя. Но в бездонных глазах бардуага еще нет чувства, которое гложет его двойника.

Вот уже три дня горят сигнальные огни в Дайране. Три дня старые воины ждут у тлеющего огня приказа, но Еухор будто онемел.

Тох лежал с закрытыми глазами. Ради чего он жил? Чего он ждал? Над тлеющим хворостом витало отчаяние…

«До каких пор мы будем таскать в кожаных мешочках хлеб свой насущный?»

Тох ждал не этой безнадежности. Он ждал молнии, озарившей глаза Еухора, когда тот сразился в единоборстве с вражеским тысячником. Мастер не видел огня надежды, он ждал ее так же, как и двойник Еухора с незаконченным бесчувственным лицом. Он знал, что огонь надежды может сравниться только с огнем гибели, но все-таки ждал, потому что носить в душе недосказанную мысль для мастера та же гибель.

И он сверкнул, этот огонь надежды.

6

Потом случилось то, что должно было случиться. Прорвав ночную гущу, как бы откинув плотный полог тьмы, у замирающего костра возник взмыленный конь гонца.

— Вождь, отряды хромца подошли с востока к границам галгайцев и дзурдзуков.

У Тоха в висках гулко застучала кровь. Он отчетливо вспомнил слова Еухора: «Хромец не затем мел пыль от самого Самарканда, чтобы повернуть от наших ворот».

— Повернув от наших ворот, они обошли нас с востока, — сказал Еухор, уже сидя на коне. Он крикнул своим сыновьям: — Биракан, скачи в Кобан! Пусть народ оставит аулы и уходит вверх по ущелью реки Фиагдон!.. Матарс, в Куртатинское ущелье! Пусть соберутся в древнем городище Цымыти и ждут моего приказа!.. Худан, в Уаллагир!.. Сообщи защитникам крепости Касара о приближении хромца… Дзедарон, в Дигорию!.. Тох!..