Живой меч, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста - [112]
Военная реформа была принята к действию, а Сен-Жюст добился того, чего хотел – всего за несколько месяцев депутатства создал о себе репутацию государственного деятеля, причем сделал это не за счет популистских выступлений против враждебной партии (как другие), а как теоретик, представивший доклады, касающиеся самых насущных проблем Республики. Уже на следующий день после речи «О продовольствии» Сен-Жюст был избран одним из шести секретарей бюро Конвента. Через две недели якобинцы выбрали его своим председателем. К чему Антуан вовсе не стремился – говорливые якобинцы вызывали у него все большее раздражение, и, отбыв невольное двухнедельное председательство, Сен-Жюст с начала 1793 года почти перестал бывать в Якобинском клубе.
24 февраля Конвент пошел навстречу требованиям Дюбуа-Крансе и Сен-Жюста о массовом наборе в армию и принял декрет о призыве в войска Республики 300 тысяч добровольцев, число которых равномерно распределялось по всем департаментам. Естественно, что Сен-Жюст, один из творцов нового закона, и был одним из тех депутатов, кого Конвент направил с самыми широкими полномочиями в департаменты с целью проследить за добровольческим набором, который в случае нехватки волонтеров должен был стать принудительным.
9 марта Сен-Жюст выехал из Парижа вместе со своим коллегой Жаном Девилем, депутатом от Марны, старым знакомым Антуана еще по Реймсу. Именно у реймского адвоката Девиля в 1787-1788 годах на улице Англе жил и практиковал будущий лиценциат прав Антуан Сен-Жюст.
Целью комиссаров была инспекция прифронтового департамента Арденны. Проехав Реймс, Сен-Жюст и Девиль спустились в долину Мааса и направились вдоль линии Шарлевиль – Мезьер – Седан. Всего Арденны должны были выставить 2966 бойцов из шести дистриктов, и положение с набором в дистриктах Ретель и Рокруа, в которые, прежде всего, наведались комиссары, оказалось вполне удовлетворительным. Вербовка добровольцев уже была закончена, волонтеры рвались в бой. Правда, без оружия и амуниции, которых у них не было. Не лучше обстояло дело и со снабжением уже существующих частей. В прошлом году оккупировавшие на несколько месяцев этот край австрийцы истребили почти весь скот и птицу. Вдобавок и поля в департаменте из-за отсутствия зерна оказались большей частью незасеянными. Наконец, в полном беспорядке находились имевшиеся укрепления. В городке Живе прифронтовая крепость оказалась полностью неготовой к обороне. Укрепления, срытые в прежнюю кампанию, не были восстановлены. Пушки ржавели, ружья давно не чистились, солдаты забыли о караульной службе и шатались пьяные.
Разъяренный Сен-Жюст вызвал коменданта крепости и начальника гарнизона.
– За подобные вещи, которые мы видим в вашей крепости, вы подлежите расстрелу перед строем без суда! – заявил он двум вытянувшимся перед ним офицерам.
Те, нисколько не испугавшись, только пожали плечами, сославшись на приказ военного министра и главнокомандующего Северной армией. И то: чего им было бояться, если победоносный Дюмурье вторгся в Голландию и война ушла далеко от крепости.
Некоторое время Сен-Жюст колебался, следует ли ему арестовать забывших свой долг офицеров. Но передумал: нерадивые офицеры были всего лишь исполнителями воли главных изменников – Бернонвиля и Дюмурье (а в их измене он был убежден). Кроме того, в Париже до сих пор всем заправляли жирондисты, друзья преступного военного министра и не менее преступного командующего. Арест мелких исполнителей воли главных «заговорщиков» ничего не давал. Надо было бить тревогу в столице.
Сен-Жюст ограничился лишь тем, что выпустил постановление о принудительном севе на эмигрантских землях и продаже неиспользованного зерна из хранилищ эмигрантов [93] и только уже собрался возвращаться в Париж, как дурные известия опередили его. Наступление, которое принц Кобургский начал еще 1 марта и от которого Дюмурье презрительно отмахивался, увенчалось полным успехом австрийцев. 18 марта под Кирвенденом республиканская армия была разбита и хаотически отступала по всему фронту. Была оставлена вся Голландия и большая часть Бельгии. Все завоевания прошлого года были потеряны.
Антуан немедленно поспешил в Париж с твердым намерением разоблачить изменников. 31 марта в день своего приезда он выступил в Якобинском клубе с обвинением против Бернонвиля в измене и заявил, что, если Конвент не примет надлежащие меры для национального спасения, он сам вернется в угрожаемые районы и лично проведет эти меры в жизнь, собственной рукой покарав предателей.
В Конвенте Сен-Жюст выступить уже не успел. Словно в насмешку над его революционным рвением, уже на следующий день 1 апреля «изменнический узел» оказался развязанным. «Генералиссимус Республики» Дюмурье выдал своего друга военного министра Бернонвиля и четырех депутатов Конвента, прибывших в армию, чтобы арестовать самого Дюмурье, австрийцам, попытался повернуть штыки своей армии против Парижа, а когда это не удалось, бежал к неприятелю и навсегда исчез из истории.
