Живое прошедшее - [59]

Мой близкий родственник, владевший частью акций некоего завода, рассказывал, как однажды пришел на прием к директору в качестве недовольного акционера. «Ты пришел с финансовыми претензиями? – спросил директор. – Тогда выйди и займи очередь в приемной. Сначала пойдут люди, которые пришли с угрозами физической расправы мне и моей семье, потом налоговая и другие инспекции и только потом ты».

Время требовало людей психически устойчивых. Как-то я позвонил домой одному банкиру. Он был заинтересован в моем звонке, говорил вежливо и приветливо, но слушал как-то невнимательно. Я предложил позвонить позже. Он с радостью согласился и, извиняясь, сказал, что в доме сейчас пожар и он «хотел бы пойти взглянуть».

Неприятные истории, происходящие вокруг, нас особо не угнетали: с одной стороны, помогал какой-то подъем, в состоянии которого мы находились, а с другой – мы сознавали, что оказались в джунглях, где спасение зависит только от нас самих. Но это было лучше прежней ситуации, когда от тебя ничего не зависит, когда «там» уже «есть мнение».

Работая в Гидромете, я иногда обедал в закусочной ресторана «Швабский домик» – там была вкусная и качественная еда. В не столь качественной, но дешевой институтской столовой было пусто – у сотрудников не было денег. Посетителями «Швабского домика» были тогдашние «хозяева жизни» обоего пола. От одного их вида исходила угроза. Но вскоре я убедился, что тревожиться не о чем, все было весьма пристойно, даже спокойнее, чем на улице. Думаю, дело в том, что в этой среде было принято отвечать за слова и поступки, поэтому эти люди были довольно сдержанны друг с другом.

Поиски «коммерческой жилы» я вел по нескольким направлениям. Одним из таких направлений была продажа секонд-хенда. Мой знакомый торговал подержанной одеждой в храме науки – на филологическом факультете СПбГУ Там сегодня расположен приятный, очень университетский книжный магазин. Конечно, в этом месте и должен быть такой магазин, но в то время секонд-хенд был нужнее. Продавалась там очень приличная европейская одежда, которая, вероятно, поступала в Петербург как гуманитарная помощь от сочувствующих нашей демократии европейцев.

Мы закупили небольшую партию одежды у этого знакомого. Затем все было отдано в химчистку. После этого лучшую одежду на крайне льготных условиях разобрали наши сотрудники. Наша семья тоже потом много лет носила вещи из этой партии. Остальное выставили на продажу в служебном помещении почтамта – для работников почты. Торговля была довольно успешна, но долго мы этим не занимались, так как всегда понимали, что торговля – не наша игра.

С самого открытия кооператива я стремился создать собственную почтовую сеть. В Таллине я тоже хотел сделать отделение. Перед поездкой туда я заручился поддержкой высокопоставленных московских почтовых чиновников. В Министерстве связи уже независимой Эстонии я пошел к рекомендованным мне людям и стал напирать на московские рекомендации. При каждом упоминании московских связей собеседники морщились, но все-таки не отказывали в содействии.

Предполагавшийся почтовый партнер Юри был крепким шестидесятилетним мужчиной, с непростой, как у многих пожилых эстонцев, судьбой. Отец его во время войны служил офицером у немцев. Когда Юри призвали в Советскую армию, он это скрыл. Но армейские особисты раскопали этот факт, и Юри на долгие годы попал в лагерь. Спасло его умение рисовать – он стал мастером татуировок и его приблизил к себе лагерный авторитет.

Юри не очень радовался наступившей эстонской независимости. Он говорил, что только при советской власти можно за необременительную работу получать небольшие, но надежные и реальные блага. Я несколько раз останавливался у Юри дома, где меня всегда очень тепло принимали. Эстонский уклад жизни – чистота, запах хорошего кофе по утрам, тихое общение домашних – мне нравился. В одной из поездок, когда только начала действовать настоящая граница между Россией и Эстонией, у меня не оказалось нужного набора документов, но эстонские пограничники смилостивились и не высадили меня в ночной Нарве из поезда, и я благополучно прибыл в Таллин.

Для доставки почты в Эстонию, которая стала независимой, потребовалось разрешение российской таможни, и я обратился туда за консультацией. Несмотря на всю мою настойчивость, я не смог получить ответ на простой вопрос: по каким таможенным правилам наш кооператив может перевозить курьерскую почту через границу в Эстонию? Я регулярно получал откровенно бессмысленные отписки, вроде: «Ответ на Ваш вопрос содержится в таком-то пункте Таможенного кодекса». Я открывал Кодекс, и, естественно, в указанном пункте ничего относящегося к делу не было. Я дошел до начальника Ленинградской таможни, генерала таможенной службы. Он тоже повозмущался этими отписками, обещал принять крутые меры, но… Впоследствии я несколько раз шел на штурм таможни, но каждый раз неудачно. В результате эстонский канал не заработал, а у меня остался анекдотический опыт общения с этой государственной организацией и самые добрые воспоминания об эстонских и других зарубежных партнерах, с которыми я пытался наладить работу.