Живи без боли - [52]

Я спросил Марка, какая эмоция сильнее – ярость, стыд или страх.

– Это одно слово – ярость-стыд-страх. Это как электрический ток по всему телу. Болит-то у меня в одном месте, но когда вчера я связал все эти события с болью, когда до меня дошло, я как будто схватился за два электропровода. Это… везде.

Тогда я осторожно вернул Марка в тот день, когда его старший брат увидел, как другой мальчик пристает к нему.

– Тогда все сошлось. В тот день это закончилось, – сказал он. – Я не знаю, когда это началось.

Я спросил его, есть ли у него картинка того дня – как выглядела комната, в чем был его брат. Он зажмурился, борясь со слезами, кивнул и тихо произнес:

– Я все помню.

Увидев боль на лице Марка, я начал раунд таппинга:

– Несмотря на то что в моем теле есть все эти ярость, стыд и страх… из-за того дня… когда мой брат увидел… этот ужасный момент… я искренне и всецело принимаю и люблю себя.

На последних словах Марк смолк. Тогда в следующем раунде я заменил их на «Я принимаю часть себя», и мы продолжили простукивать циркулирующие в его теле ярость, стыд и страх:

– Тот ужасный день… когда мой брат вдруг вошел… и тот ужасный эпизод… мне так стыдно… я так зол… вся эта ярость… как такое могло случиться?.. Теперь я смотрю на своих мальчиков… и вижу себя в том возрасте… такой маленький… такой уязвимый… это было так неправильно… вся эта ярость… весь этот стыд… весь этот страх… в моем теле… пора их отпустить.

Когда мы закончили, я опять вернул его в тот день.

– Начинай снова постукивать с точки на брови, – сказал я. – Что ты почувствовал, когда твой брат открыл дверь?

– Мне страшно, – начал он. – Страшно, что у меня будут неприятности, страшно, что мой отец узнает.

– А что будет, если твой отец узнает?

– Не знаю. Кого-то побьют.

Марк заплакал. Страх, который он ощутил в тот момент, был все еще вполне реален, поэтому я провел с ним несколько раундов таппинга, концентрируясь на том моменте, когда его брат открыл дверь. Мы простучали его страх и стыд из-за того, что увидел его брат, и закончили фразой: «Но нет ничего страшного в том, чтобы принять себя, даже после всех этих ужасных дней… после того, что случилось… и что со мной сделали».

Когда мы закончили, электрический ток, о котором говорил Марк, ослаб с восьми до двух-трех из десяти. Он представил, как его брат открывает дверь, и не ощутил никакого страха. В его воспоминании о том дне оставались и другие эмоционально заряженные моменты, поэтому я попросил его продолжать постукивать по точкам, проигрывая в воображении все, что он помнит из того дня. Я сказал, что не обязательно проговаривать это вслух – достаточно представлять это себе и при этом не забывать отмечать любые перемены в напряженности, электрическом токе и боли.

Когда мы прорабатываем травму, нам очень нужна поддержка, поэтому я продолжал направлять Марка.

– Вспомни, что произошло, – говорил я. – Почувствуй то, что ты чувствовал.

Он постукивал по точкам, закрыв глаза и тяжело дыша; слезы бежали по его лицу.

Пока он проигрывал в воображении «фильм» о том дне, несколько раз эмоции явно захлестывали его. Тогда я говорил:

– Почувствуй, что испытывать эти эмоции не страшно.

Я не оставлял его. Когда он, по-видимому, справился с наиболее тяжелыми частями воспоминания, я стал возвращать его в настоящий день.

– Ты любим, – сказал я. – Несмотря на все эти ужасные вещи, что случились с тобой, ты любим. Представь себе ту свою младшую версию, представь всю оставшуюся боль или стыд, ярость и страх, что он чувствовал, и скажи ему: «Ты любим». Смелее, представь, как говоришь это ему. Все будет хорошо.

После нескольких минут таппинга лицо Марка начало расслабляться. Я попросил его представить себе все места в его теле, где скопились его ярость, стыд и страх, и увидеть, как они наполняются любовью – любовью к себе и принятием себя. Я попросил его почувствовать, как его тело откликается на эту любовь, надежду и радость, как возмущение унимается, мышцы расслабляются, освобождаются и делают первый свободный вдох.

Когда мы простучали то воспоминание, я попросил Марка остановиться и сделать глубокий вдох, вдохнуть все оставшееся напряжение и отпустить его, ощущая в сердце любовь к себе.

– Знай, что это – ты, – сказал я. – Это ты на пике своих сил и храбрости. Вот что значит быть мужчиной. Любовь в твоем сердце. Принятие себя. Решимость двигаться дальше и исцелиться. Вот что такое быть мужчиной. Не то, чему учил тебя твой отец. Не эта устаревшая модель того, каким должен быть мужчина. Почувствуй эту силу, эту решимость, этот покой.

Я проговаривал для него эту визуализацию в течение пары минут, а потом сказал, что он может открыть глаза, когда будет готов. Когда он сделал это, электрический ток в его теле исчез, а боль в спине ослабла до одного из десяти. Он задвигался на своем сиденье, наклонился вперед и в стороны.

– Такой гибкости у меня раньше не было, – сказал он, и зал взорвался ревом и аплодисментами. – Я говорил, что не могу убежать от этого, не знаю, как перестать зацикливаться на том, что произошло в той комнате, и то, что ты сделал для меня, мне очень помогло, потому что… мое отношение к сыновьям проистекает из любви, доброты и уважения к ним, а не из страха и боли. Я никогда не относился так к самому себе, – сказал он, чуть не плача. – Это я сейчас растрогался, а не паникую. – Слушатели засмеялись вместе с ним. – Я никогда не обращался с восьмилетним мальчиком внутри меня так, как со своим восьмилетним сыном, и мне кажется, что это поможет мне продвинуться вперед.