Живая защита - [99]

— Тот самый, что отняли у Матузкова? — съехидничал Дедюх. — Ну и как он, тяжеловат?

— Да, если правду сказать, потяжелее, чем ему.

Вагонники засмеялись, одобрительно загалдели:

— Тише, товарищи! А теперь Матузкову благодарность, вот приказ, а еще за храбрость при тушении цистерны премию. Вот она, премия, в конверте. Иди сюда, Матузков.

Гришка стушевался. Если бы на ковер вызывали, шкурку сдирать, чтоб новая, почище, наросла, то меньше бы волновался. А так показалось ему стыдно. Все работают, не он один, а у них на глазах — благодарность и премию только ему.

— Матузков!

Гришка стал краснее свежего бурака. Для храбрости оскалил в улыбке белые ровные зубы и начал протискиваться к Топыреву.

— А еще, товарищи, новость. У Матузкова сын родился!

— Ого-о! Молодец!

— Не оплошал!

— Нечего ржать. Пожелаем хорошо воспитать его, и вот — подарок от нас и от месткома. Общий, чтоб на мелочи не распыляться.

Топырев, как фокусник, приподнял светло-зеленую коляску, потом картонную коробку с чайными чашками и тарелками, потом мягкий сверток с распашонками, детским одеялом и по-кукольному маленькими шапочками. Рабочие весело захлопали.

Обомлел, окончательно растерялся Гришка. Он взял в левую руку припухлый конверт с премией, правую положил на блестящую ручку детской коляски. На языке вертелись благодарственные слова людям, что устроили его семейству праздник. Надо говорить, а он стоял истуканом и от избытка чувств не догадывался, с чего начинать. Наконец сообразил и пальнул:

— После собрания все на экскурсию в наше депо.

Дружный хохот каменным обвалом грохнул на его слова.

— Тише, товарищи! — закричал Топырев. — Продолжим наш разговор…

«Да что я шепчу в кулак!» — осудил Павел себя. Он спрыгнул со ступенек, по узкому пешеходному мостику, поднятому над станцией железными, из старых рельсов, сваями, перешел пути.

Сейчас все было ясно и просто. Не стоило отдавать столько нервов скандалу с Яковом Сергеевичем. Давно бы надо зайти, и все улеглось бы.

Твердо, с глубоким гулом в крашеных бревнах, врытых в землю, захлопнулась калитка. Едва сдержался, чтобы не заглянуть в окно. Прошел к веранде, начал чистить туфли о железный скребок, не замечая хозяина, выходившего из дома. Поднял голову, схлестнулись взгляды: суровый и удовлетворенно-любопытный взгляд Якова Сергеевича, упрямый и откровенно изучающий — у Павла.

— Здравствуйте.

— Гм-м… Здоров. — Помедлил Яков Сергеевич и уступил вход. — Оттаял? Ну, заходи.

Как заколотилось сердце! Словно вечность проползла с того скандального дня. В коридоре под вешалкой стояли светлые босоножки. Ее! На крючке — ситцевый в белый горошек халатик. Значит, в доме кто-то посторонний и она одета по всем правилам. Оглянулся, Якова Сергеевича позади нет.

Павел торопливо открыл дверь в общую комнату, наткнулся на угол дивана, почти бегом направился в комнату Лены. Она спала. С чего бы так рано?

Нет, не спала. Открыла глаза, как только почувствовала присутствие человека.

— Паша? Паша-а-а…

Руки теплые, нежные, волосы мягкие, ласковые… Каким трусливым ничтожеством показался самому себе Павел, вспоминая дни тягостных опасений новой встречи с Яковом Сергеевичем!

— …Переволновалась, — говорила она, поднявшись на подушке. Голос тихий, словно болезнь отняла все силы. — Так сдавило, так больно было… Конец, думаю. До сих пор не отпускает. Онемело в груди, а все равно больно. Твердо наступать не могу. Оказывается, я очень слабенькая…

— Пройдет!

— Конечно, пройдет… С каждым шагом обрывается что-то. Вот уж чего не ожидала. Никогда на сердце не жаловалась…

— Пройдет, — твердил оглупевший Павел.

— Из больницы натащили препаратов разных. Думают, поможет. Отлежусь, тогда пройдет…

— Обязательно пройдет!

Присмиревшим шагом вошел Яков Сергеевич. Посидел, послушал дочь, вступил в разговор.

— Видал, с Ленухой как получилось?

Говорил, будто извинялся. Лишь один раз взглянул на Павла, как бы договаривал: ты тоже хорош! Из-за тебя болезнь получилась! И вдруг рубанул:

— Не торопи девку! Понял? Ходить — ходи, но чтоб никаких… насчет жениться. Успеется.

— А я не тороплю.

Яков Сергеевич кашлянул в кулак, считая разговор оконченным. Принес голубую, сложенную прямоугольничком бумажку. Постоял перед Павлом, сунул ему в руки, не решаясь назвать по имени.

«Повестка», — прочитал Павел.

— Так вот получается… — Яков Сергеевич опять кашлянул в кулак. Сгорбился, опустил плечи. — Дождался.

Давно ли Яков Сергеевич с радостью думал о проводах сына в армию. Подошел день. И на части рвется душа. Войны, конечно, нет. А разве можно быть спокойным за сына? Не готов он, не приспособлен к суровой жизни. Львом надо быть, чтобы вынести все бури. А какой лев из Ванька? Топорщится, а все одно сосунок останется сосунком.

— Увольнять, Яков Сергеевич?

— А чего же кроме? Полный расчет. Через неделю приходи на ужин. Провожать будем.

Яков Сергеевич вздернул бровями, встал, прислонил шершавую ладонь ко лбу дочери.

— Температуры вроде бы нету.

— Все хорошо, — поспешила заверить Лена.

Ее слова Яков Сергеевич пропустил без внимания.

— Надоело! Уговорил начальство, завтра в поездку. Досрочно. Без дела душа сохнет.

— Папа, может быть, когда проводим? — предложила Лена.