Живая душа - [78]
— Не давай ему, Лиза, — сказал Коно Семо продавщице. — Пусть квасом пробавляется. Он еще не мужик.
— Не даром даю, за деньги! — удивилась продавщица. — Не могу отказывать-то.
Андрей словно онемел. То на очередь глянет, то на продавщицу. Наконец прорвало его:
— Чего привязался? Я не хуже других! И пить, слава богу, умею!
— Бабы тоже умеют, — сказал Коно Семо.
— Это я — баба?! Не зли меня, Семо!
— Хворостина, сказывают, однажды на дерево разозлилась. А что вышло?
— Самому-то небось не на что купить! — закричал Андрей. — Позавидовал?
— Таких денег у меня нет, верно, — сказал Коно Семо. — Ты их за что получил-то?
— За работу!
— Какую? Грабли моей соседке сделал? Так это не грабли, это… — и Коно Семо выругался. Прежде от него таких слов не слыхивали. — Ручка кривая, зубья в разные стороны торчат! И после этого людям в глаза смотришь?
— Ты у нас мастер!..
— Двумя пальцами топор держать не приучен! Пришел бы ты раньше с такими граблями, на тебя собаку спустили бы! Пользуешься, что мужиков не осталось в деревне? И для колхоза так же стараешься? Шыть отсюда, собачий ты сын!..
И еще помнится, как учил меня Коно Семо косы точить. Правим новую косу; я уже устал вертеть точильный камень, а Коно Семо не спешит. Поднимает косу к глазам, проводит ногтем по лезвию. Опять прижимает к мокрому камню.
— Хватит, дядь Семо?
— За столом говори — «хватит».
— Да ведь острая уже!
— Генагей… протяну косьем вдоль спины, если не замолчишь…
Я знаю, что он не ударит. Даже если брошу вертеть точило. Но я не бросаю, наваливаюсь на рукоятку обеими руками; вихляет каменный круг, шипит коса… Мне уже интересно — до каких пор будет Коно Семо точить?
— Ну, подай-ка травинку.
Сорвал я под ногами травинку, Коно Семо положил ее на лезвие косы. Дунул — и рассеклась травинка пополам…
Он будто не замечает моего восхищения. Садится, вынимает кисет. Сворачивает из газеты цигарку, и она получается ровная, аккуратная, как фабричная папироса.
А на другой день я иду косить в луга. До самого обеда не подправляю косу бруском — она будто летает ласточкой. Срезанная трава несколько мгновений держится стоймя, а уж потом ложится одинаковыми ворохами… Так работать — одно удовольствие!
Вот, думаю, чем обернулась вчерашняя усталость у точила…
Не только меня обучал Коно Семо работать, а и всех деревенских парнишек, оставшихся без отцов. Ему важно было, чтоб не пропали уменье и навыки, накопленные дедами, чтоб сохранилось в людях это богатство. Мы были для него сыновьями, которых надо вывести на правильную дорогу.
А родной сын Коно Семо не вернулся с войны. Семнадцатилетним пошел на фронт и погиб в Восточной Пруссии.
…Я уехал из деревни, теперь у меня совсем другие работы. Но мне очень хочется, чтоб честное отношение к труду, эта светлая болезнь предков, которой заразил меня Коно Семо, не покидала меня. Пусть я от нее никогда не вылечусь.
Сидели однажды за столом в день гибели отца, поминали его. Мама вдруг зарыдала, как несколько лет назад, на пристани, а потом говорит:
— Он потому погиб, что в партии был!.. Небось первым в бой шел! Так ведь, Семен?
— Кому какая участь, — тихо ответил Коно Семо и опустил голову. — Но такой закон был, это верно… И даже не закон, а просто шли коммунисты впереди.
— Зачем же ты записался в партию? — вмешалась жена Коно Семо. — Заставляли тебя лезть вперед?
— Я поздно записался, — так же тихо проговорил Коно Семо. — Уже под Сталинградом.
— Да разве там спокойней было? Сама в кино видела: аж земля горит! Мы за тебя молились, а ты головой в пекло полез!..
— Оттого и записался, — сказал Коно Семо, — что тяжко было. Не могли мы допустить, чтоб победили фашисты. Стало быть, полезай в пекло… А если уж лезть, так не последним. Почему за меня кто-то должен голову подставлять?
Много раз я вспоминал этот разговор. И, наверное, еще не раз вспомню. Потому что встречаешь иной раз человека, хвастающегося долгим пребыванием в партии, — к месту и не к месту трезвонит об этом человек. Коно Семо никогда не хвалился, не доказывал свою правоту тем, что вступил в партию под Сталинградом. От звания коммуниста он не хотел получать привилегий и скидок. Для него это звание было необходимостью. Такой же необходимостью, как честная работа.
Возвращались мы однажды с сенокоса и увидели на пшеничном поле жеребят. Пролезли они через сломанную изгородь, пасутся в хлебе. А некоторые катаются с боку на бок — привычка у лошади такая, любят на сухой земле поваляться.
— Генагей! — сказал Коно Семо. — Отгони их быстренько!
Топор у Коно Семо всегда при себе; вытащил и начал поправлять изгородь. Усталый был Коно Семо, но не отложил работу на завтрашний день.
А впереди нас женщины шли по дороге — кто с охапкою сена, кто со связками веников. Женщины тоже видели жеребят посреди пшеничного поля, только никому в голову не пришло — взять да отогнать.
Женщины присели отдохнуть на пригорке, мы поравнялись с ними.
— Что, хлеб теперь на корню стравливаем? — спросил у них Коно Семо.
Первой ответила крикливая Яко Павла:
— От той пшеницы толку мало! Все равно осенью государство заберет.
— До зернышка, что ли, заберет?
— А много мы получаем на трудодни, Семо?! Будто сам не знаешь! Иди, куда шел, не приставай!..
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...