Живая душа - [76]
В начале зимы по первому снегу мы катались на санках с Церковной горки. Максё Толя хотел сесть сзади меня, уцепился за мою спину, а санки выскользнули и понеслись, пустые, к дороге. А там проезжали возы с сеном. На переднем возу — Коно Семо, его издалека узнаешь по шапке-ушанке с козырьком.
Пока мы с Максё Толей в снегу барахтались, Коно Семо подхватил мои санки на воз, а потом, за поворотом, незаметно кинул в овражек.
Вечером встретил я Коно Семо, спрашиваю:
— Дядь Семо, зачем вы мои санки спрятали?
— Я? Твои санки?!
— Будто не видел!
— А когда?
— Днем, когда сено везли.
— Что ты, Генагей! Стану я, взрослый мужик, санки прятать.
— А я видел, видел! Своими глазами!
— Ошибся небось… Неужто я стал бы отпираться? Сроду не утаивал ничего. Меня ведь за человека тогда никто не посчитает. Если я, Генагей, провинюсь, так сразу признаюсь.
Коно Семо говорил искренне, и я уж начал сомневаться — его ли видел на дороге? Вдруг ехал другой человек в похожей шапке?
— Поверил теперь?
— Ага…
— Видишь, — с улыбкой проговорил Коно Семо, — как просто обманывать? Легко и просто.
— Значит, обманули?!
— Ты меня осенью тоже обманул. Когда отпирался, что лодку не брал. Обмануть-то легко… Но потом стыдно бывает, Генагей. Разве тебе не стыдно?
— Стыдно, — вымолвил я чуть слышно.
— Вот видишь.
— Я не буду больше, дядь Семо.
— Ну, и я не буду, — сказал Коно Семо. — Пусть никто не посмеет сказать, что мы нечестные люди. Правильно?
— Ага!
Радостно мне сделалось, а отчего — сам не пойму. Ведь уличил меня Коно Семо. Ловушку расставил и поймал. А мне радостно, будто я из болота выбрался на сухую тропу.
Мой отец и Коно Семо отправились на войну в один день. Даже в одной телеге ехали до пристани. Я, конечно, их провожал. Мать сначала не пускала меня — незачем, мол, слушать причитанья да плачи. Но я заупрямился, и отец замолвил слово: дескать, Генагей — мужчина, от плача не раскиснет.
Отец бодрым был в тот день, уверенным.
— У нас этот Гитлер недолго попрыгает! — говорил отец, усаживаясь в телегу. — Найдем для бешеной собаки дрын! Ты, мать, не горюй, к среднему спасу домой воротимся…
— Кто знает, — откликнулся негромко Коно Семо.
— Ты что? — удивился отец. — Не веришь, что победим?
Коно Семо усмехнулся.
— А зачем тогда иду воевать? Не верил бы, так не пошел бы.
Мне обидно стало за Коно Семо. Ведь охотник, на медведя ходил в одиночку, а собрался на войну, и вся лихость пропала. Задумчивый сидит.
Отцу, видимо, это тоже не понравилось, он опять повернулся к Коно Семо, хотел еще поспорить. Но вмешалась мама:
— Бросьте вы!.. Сказали бы лучше, как нам в деревне теперь жить… Одни бабы остаются. Меня вон бригадиром грозятся поставить, а какой из меня бригадир… Что без вас делать?!
— Работать! — ответил отец уверенно. — Что еще посоветуешь? Хозяйство пропасть не должно. Воротимся, снимем груз с ваших спин… А пока поднатужьтесь. Эх, не успел я дрова привезти. Найдешь, мать? Они за старой часовней, на вырубке.
— Найду, — всхлипнула мать. — Об доме не беспокойся, управлюсь. Только вот бригадирить мне несвычно…
— Кому-то надо и бригадирить, — сказал Коно Семо. — Ничего, привыкнешь. Тот ячмень, что возле конюшен, на семена оставьте. Больно хорош. И клевер, который на Игином подсеке, погодите трогать, его год назад сеяли… А впредь клевер сейте в тех местах, куда навоз не вывезешь. Клевер земле силу дает. После него и рожь, и ячмень богато уродятся… Скоро сенокос, стожки ставьте маленькие, вдвое меньше прежних. Вас теперь мало остается, так рассчитывайте силы. Заранее к непогоде готовьтесь, почините стожары, чтоб траву сушить… Ну, а остальное… чего вспомню, в письмах отпишу.
— Спасибо, Семен, — сказала мать.
На пристани визжала гармоника, кто-то горланил песню, но многие плакали. Плач усилился, когда подвалил к пристани пароход. У меня тоже слезы выступили; сдерживаюсь, а они сами собой текут.
— Генагей, — укоризненно проговорил Коно Семо. — Давно штаны без лямок носишь, теперь за хозяина в доме остаешься… Ну-ка, перестань.
— Какой из него хозяин… — плача, сбивчиво заговорила мать. — Лошадь запрячь не умеет…
— Э, мы тоже когда-то не умели.
— Ты, Семен, при живом отце рос… А мальчишка… может, и не увидит больше отца-то… Господи!..
— Ну, не оплакивай раньше смерти! — оборвал ее отец. Но мама зарыдала еще сильней, и нельзя было ее успокоить, она словно предчувствовала наше горе.
Я, конечно, знал, что на войне люди погибают. Видел это в кино. Только моего-то отца я не представлял убитым — разве можно вообразить такое? Нет, нет, отец съездит на войну и вернется с орденом на груди! Напрасно плачет мама. Я взял и отвернулся от нее, точно так же, как мой отец.
Жена Коно Семо успела наплакаться еще до того, как сели в телегу. Теперь слез у нее не хватало; она лишь сдавленно вскрикивала и стонала, не отпуская от себя мужа.
— Генагей! — вдруг позвал меня Коно Семо. — Из чего топорища делают?
— Из березы.
— А дуги?
— Из черемухи, — не задумываясь, ответил я. Мне это было известно; я же видел, как работал Коно Семо.
— А еще говорят, что плохой из него хозяин! — похвалил меня Коно Семо. — Не робей, Генагей!
— Я и не робею.
В 1958 году Горьковское издательство выпустило повесть Д. Кудиса «Дорога в небо». Дополненная новой частью «За полярным кругом», в которой рассказывается о судьбе героев в мирные послевоенные годы, повесть предлагается читателям в значительно переработанном виде под иным названием — «Рубежи». Это повесть о людях, связавших свою жизнь и судьбу с авиацией, защищавших в годы Великой Отечественной войны в ожесточенных боях свободу родного неба; о жизни, боевой учебе, любви и дружбе летчиков. Читатель познакомится с образами смелых, мужественных людей трудной профессии, узнает об их жизни в боевой и мирной обстановке, почувствует своеобразную романтику летной профессии.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».