Живая душа - [55]
— Чем любуетесь, господин Ухтин? — спросил неожиданно появившийся Ермолаев. От него и с утра попахивало спиртным.
— Утки на заливе.
— А-а, вы же охотник… Но прошу извинить — займемся нашей работой.
Подвинул табуретку, сел, разложил на подоконнике хрустящую полупрозрачную кальку. На нее была скопирована подробная карта.
— Узнали?
— Да.
Трудно было не узнать: с юга на север вилась Печора, а вот поселок Кожва. Редкие дороги среди болот. Сплошные массивы леса.
— Не заблудитесь в этих местах?
— Нет.
— Расскажите о них подробно.
— Что вас интересует?
— Все. Состояние дорог. Связь между деревнями. Характеристика лесов, болот. Степень проходимости.
— В какое время года?
— Начало лета, — помедлив, ответил Ермолаев.
— Я не из любопытства спрашиваю. Весной проходимость одна, летом другая, зимой третья.
— Я понял. Рассказывайте.
Воронин неторопливо начал говорить, припоминая все подлинные детали и одновременно соображая, о чем можно упомянуть безо всякой опаски, а о чем лучше промолчать.
— Вот здесь — что? — карандаш Ермолаева уткнулся в маленький крестик, обведенный кружочком.
— Ничего. Берег речной.
— Никакого поселения?
— Нет.
— А в этом месте?
— Заброшенный скит. Тоже людей нету.
— Проложите самый удобный маршрут. Вот отсюда и вот к этой точке.
Поразмыслив с минуту, Воронин нарисовал извилистый пунктир. Сказал усмехнувшись:
— Но он может оказаться и неудобным.
— Почему?
— Погода. Три дождливых дня, и маршрут меняется.
— Хотите подчеркнуть свою роль? — спросил Ермолаев.
— Хочу избежать ошибки.
Ермолаев поднялся, сложил кальку.
— Мы тут нашли подходящее болото, господин Ухтин. Будете обучать группу всему, что умеете сами.
И начались эти занятия. Воронину пришлось показывать, как отличить топкое место от прочного, но залитого водою, как перебираться через трясину, как спастись, если нечаянно провалишься в затянутое мхом «окошко».
Хитрить было нельзя. Все на виду. Вдобавок Ермолаев, ездивший на каждое занятие, настойчиво требовал:
— Вы не просто показывайте. Вы объясняйте, почему и зачем!
И Воронин втолковывал диверсантам, что окраины болот опаснее, чем их середина, что белый моховой покров коварнее бурого, отмершего очеса и что кусты ивняка и ольхи могут расти на самых зыбучих местах, представляя собой ловушку для неопытного ходока… Повышать квалификацию бандитов, — ну и занятие!..
Но все ж таки нет худа без добра — унылая эта обязанность позволила Воронину кое-что разузнать.
Он твердо выяснил, что настоящих таежников в десантной группе нет. По лесу бродили с треском, как коровы, не разбирались в птичьих голосах, не могли отличить бруснику от толокнянки.
Стало быть, никто из них не догадывался, что здешнее болото, пусть и очень обширное, отличается от северного…
Затем Воронин убедился, что большинство диверсантов (если не все подряд) когда-то сиживали в тюрьме. Неистребимый жаргон то и дело окрашивал разговоры, — иногда помимо желания говорящих. Бывают словечки, изобличающие, как лакмусовая бумага.
Что ж, многозначительная подробность. Нелишняя.
И еще Воронин отметил, что диверсанты очень стараются на занятиях. Просто удивительно было, до чего они старались — и ползая по болотам, и на стрельбище, и на парашютных прыжках. Нагрузку им давали свирепую, а они все нормы перекрывали. Значит, тоже хотят перебраться через линию фронта. Опять многозначительный факт. Ясно ведь, что сдаться советским властям не мечтают, но шкуру сберечь надеются…
Мало-помалу складывались у Воронина приблизительные наметки будущей операции: начало лета, двенадцать десантников, крестик на берегу Печоры, еще один крестик возле села Кедровый Шор…
А к исходу недели Воронин сообразил, какая связь между Сыктывкаром, Ухтой и Кожвой. Новая железная дорога. Та дорога, что построена после его ухода в армию, Оттого он сразу и не увидел ее на кальке.
На берег залива недавним штормом выкинуло остатки льда. Истаивают на солнце зеленоватые обломки, нагроможденные друг на дружку, рябые и мутные от песка. Последняя весточка зимы.
Яснеет воздух, меньше туманов. С прибрежных дюн стала видна Рига — будто коричневый холм, на котором сплошь вырубили деревья. А пролетные утки исчезли. Теперь потянут на север мелкие птахи, что летят в одиночку…
Воронин шел со стрельбища, нес на плече ручной пулемет. Сегодня заслужил от Ермолаева похвалу — за меткое поражение мишеней. Действительно, Воронин не подкачал. Едва взял в руки знакомый дегтяревский пулемет, как вспомнился бой под Старой Руссой, — тогда впервые он стрелял вот из такого «дегтяря» и впервые ощутил радость оттого, что руки его крепки, а глаз точен, и валятся, валятся те согнутые, грязно-зеленые, бегущие к его окопу… Он боялся тогда, что «дегтярь» откажет, это хороший пулемет, но капризный, от малой соринки закашляется, и Воронин просил, умолял своего «дегтяря» не подвести…
Сегодня с таким же чувством он бил по мишеням. Невдомек Ермолаеву, что вместо фанерных мишеней он опять видел грязно-зеленые движущиеся фигуры, в облике которых все ему ненавистно — от пилотки с длинным козырьком и эмблемой в виде встопорщенного орла до сапог с низкими голенищами.
«Спокойней, дружище, спокойней!» — приговаривал тогда, под Старой Руссой, заместитель командира полка Кузьмин, стоявший рядом в окопе. Кузьмин тоже был сельским учителем, коммунистом ленинского призыва. Воевал на гражданской, воевал на финской. «Спокойней, дружище, спокойней…» После того боя Кузьмин предложил подать заявление в партию.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Роман «Буревестники» - одна из попыток художественного освоения историко-революционной тематики. Это произведение о восстании матросов и солдат во Владивостоке в 1907 г. В романе действуют не только вымышленные персонажи, но и реальные исторические лица: вожак большевиков Ефим Ковальчук, революционерка Людмила Волкенштейн. В героях писателя интересует, прежде всего, их классовая политическая позиция, их отношение к происходящему. Автор воссоздает быт Владивостока начала века, нравы его жителей - студентов, рабочих, матросов, торговцев и жандармов.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».