Живая бездна - [20]

— Горе? — прозвучало так, будто эта мысль меня возмутила, и, если честно, отчасти так и было. Альберто закатил глаза и отмахнулся от жара моего ответа.

— Не из-за Куинтаны. Вообще не из-за человека как такового. Из-за человека как идеи. Нас было тридцать пять человек. Теперь тридцать четыре. Само собой, тот, кого мы потеряли, был мудаком. Но не в этом дело. Это та же история, что была с Кантером. И каждый раз, как кто-то из нас умрёт, будет то же самое. Мы становимся меньше сами по себе, потому что нас становится меньше в целом. Они оплакивают не его. Они оплакивают себя и жизни, которыми они могли бы жить, если бы не застряли здесь. Куинтана просто стал напоминанием об этом.

— По ком звонит колокол? Ладно, это так, мысли вслух. Тридцать шесть, — сказал я, и Альберто посмотрел на меня, нахмурившись. — Ты сказал, нас было тридцать пять, а стало тридцать четыре, но нас здесь было тридцать шесть.

— Никто уже не берёт в расчёт Брауна, — сказал Альберто. Он набил рот едой, пользуясь указательным и средним пальцем как ложкой, затем, зажав еду между щекой и зубами, высосал их неё бульон, прежде чем проглотить жирный остаток. Так астерскую кашу было есть лучше всего. — Они оплакивали бы тебя, если бы ты ушёл, — сказал он, и повернулся ко мне. В его глазах стояли слёзы. — Я по крайней мере.

Не знаю, что значило это его «ушёл» — как, по их предположению, ушёл Браун, покинув группу, или умерев, как Куинтана, но я не стал просить пояснений. Вероятно, уйдёшь ли ты из комнаты на тот свет или будешь выторгован марсианином, для людей, оставшихся в комнате, не будет иметь значения. Я понял, что имел в виду Альберто.

Мы отложили остатки каши в сторону и легли рядом, он с левой стороны от меня, чтобы не беспокоить мой раненый бок. Среди всего этого — моего личного дискомфорта, неуверенности в статусе Брауна, и ещё того, — для меня это было непостижимо — что Ван Арк и Фонг громко рыдали всю ночь, спал я крайне плохо. А на утро вернулся Браун.

Когда зажёгся свет и открылись двери, он зашёл внутрь в сопровождении охранников. Время, которое он провёл в изоляции, изменило его. Остальные сгрудились вокруг него, но он пробрался сквозь них и пошёл ко мне. Свет в его глазах напомнил мне о наших лучших днях на станциях Феба и Тот. Я встал, когда он подошёл, а он схватил меня за плечи и потащил подальше, где охранники и остальные не могли нас услышать.

— Ты прав, — сказал он. — У меня ушло три дня, чтобы вычислить ублюдка, но ты прав.

— Ты сказал им?

— Сказал, — ответил он. — Они подтвердили. Когда я выйду, то клянусь богом, я…

Нас прервал окрик астера-охранника. Сегодня группу вёл крупный седовласый мужчина, и он шагал в нашу сторону с автоматом наизготовку.

— Хватит нам жмуров! Хорош там шептаться, ага?

Браун повернулся к охраннику.

— Это ещё один наноинформатик. Мне нужно… — охранник отодвинул его в сторону с мягкостью, более унизительной, чем насилие.

— Ты иди давай, — сказал охранник мне, указывая на меня стволом автомата. Моё сердце запело; моя кровь превратилась в свет и полилась через капилляры из глаз и изо рта. Я превратился во что-то из огня и сияния. Или таковы были мои ощущения.

— Я? — сказал я, но охранники повторять не стали, просто сформировали вокруг меня квадрат и повели прочь. Я оглянулся через плечо, когда за мной закрывалась дверь, чтобы увидеть Брауна и Альберто, как они стоят рядом и смотрят на меня с отвисшими в изумлении челюстями. Оплакивая, как я понимаю, жизни, которые они могли прожить. Их двери закрылись. Ну и мои тоже.

Охранники не говорили со мной, и я не приставал к ним, пока они ввели меня через коридоры станции. Камера, в которую меня доставили, могла похвастать ламинированным бамбуком столом, четырьмя мягкими креслами и графином чего-то, что выглядело как ледяной чай. Когда седой кивнул, я занял кресло. Парой минут позже вошла женщина. По темноте её волос и разрезу глаз я понял, что когда-то её семья была из восточной Азии. По её телу и несколько увеличенной голове я понял, что сейчас её семья — астеры.

— Доктор Кортазар, — сказала она. В отличие от остальных, её акцент был мягким, как у той говорящей головы из новостного канала, — мне жаль, что нам не довелось поговорить раньше. Меня зовут Мичио Па.

— Па, — сказал я, по её военной выправке делая вывод, что она не из тех, к кому обращаются запросто. Её едва заметная улыбка подтвердила, что моё предположение верно. Седой сказал что-то на астерском наречии слишком быстро, чтобы я мог уловить смысл, а Па кивнула.

— Я правильно полагаю, что у вас была возможность рассмотреть те же данные, что и у доктора Брауна?

Я сцепил руки на колене, сжав костяшки так, что они заболели.

— Он дал мне взглянуть на них, точно.

— Вы смогли сделать какие-то выводы?

— Я сделал выводы, — сказал я.

Па налила в стаканы чай для нас обоих, а потом вытянула виртуальный дисплей. Я узнал структуру данных, как если бы это было лицо любовника.

— Что вы об этом думаете?

Я почувствовал дрожь, которая словно бы поднималась из самой станции, а не была реакцией моего собственного тела. Я судорожно втянул в себя воздух.