Житие тщеславного индивида - [6]

В классе не все были такой же голытьбой, поскольку у многих, особенно тех, что жили по ту сторону железнодорожной насыпи, на проспекте Шмидта, отцы имели «бронь» от призыва на фронт и «рабочие карточки» в том числе и на промтовары, так что худо-бедно, но были одеты. И поначалу они смеялись над моими портянками или штанами на одной лямке, но я быстро укорачивал их издевки кулаком в нос или пинком между ног. Даже когда они собирались вместе, чтобы «отметелить» шпану, потом я отлавливал их по одному и давал хорошую «сдачу». Иногда за обидчиков пробовал заступиться кто-нибудь из старшеклассников. Но школа-то была начальная, и если кто-то даже из четвертого класса пытался «качать права», долго это у него не получалось – не таких видали!

Вообще, драться приходилось почти каждодневно, а зачастую и по несколько раз в день. Школа находилась далеко от дома, за насыпью, и мы, Полушкинские, должны были дважды в день проходить по территории Заводстроевских, где нас уже ждала такая же шпана, ну, и понятно, чем это кончалось. Иногда нам удавалось проскочить опасный участок пути, прицепившись за борт полуторки. Зимой мы имели для этого специальные крючки и катились за машиной на пятках, но это случалось редко, как редки были и сами машины. Чаще мы прибегали в школу с разбитыми носами, оторванными воротами рубашек или пальто и начинали искать по классам других Заводстроевских, чтобы воздать им за обиду. На обратном пути все повторялось – воздавали нам.

Но все это мелочи в сравнении с тем, когда кодла на кодлу десятками сходились взрослые парни. Я помню одну такую битву, состоявшуюся уже после войны, году в 46-м или в 47-м. Шанхайская кодла длинным узким языком подходила к Полушкиной роще по берегу Волги. А наши широким фронтом стояли на высокой части берега, готовя всё, что могло стрелять. А в этом ни у Полушкинских, ни у Шанхайских не было недостатка.

Богатейшим арсеналом для тех и других служила «Трофейка» – огромный пустырь, заваленный трофейным оружием и техникой всех родов войск, участвовавших во Второй мировой войне. Это кладбище убойных сил никем практически не охранялось и потихоньку растаскивалось не только бригадами по утилизации металла завода «Вторчермет», но и шпаной из окрестных и дальних поселков и районов Ярославля. Пролезая в люки или щели искореженных танков, торпедных катеров, в развороченные фюзеляжи и кабины самолетов, люди искали и находили всё, что взрывается или стреляет. Эти находки потом отзывались большими и маленькими трагедиями в самых разных концах города, когда пацаны пытались разобрать мину или гранату, добыть порох из снаряда или просто поглядеть, что будет, если бросить находку в костер. У Полушкинских, Эсковских и Шанхайских, ближе всех живших к Трофейке, «на вооружении» было все. Это знала милиция, время от времени проводившая по поселкам облавы и снимавшая всякий раз неплохой «урожай», но еще больше оружия хранили выгребные ямы, в которых мы топили свои арсеналы, едва заслышав об облаве. Милиция брезговала копаться в ямах, а мы легко потом доставали спрятанное, прочесывая ямы крючьями из толстой проволоки. Говорю «мы», потому что сам не раз топил, отмывал в Волге и перепрятывал в сарайке разносистемное и разнокалиберное оружие.

Так вот, к бою в той памятной битве готовился даже небольшой миномет. Мин к нему почему-то не нашлось, и он был модернизирован под боеприпасы, которые мы в изобилии собирали за 81-й военной базой невдалеке от Трофейки. На базе уничтожали малокалиберные боеприпасы и сигнальные ракеты. Их сваливали в большие ямы и поджигали. Патроны рвались, ракеты многоцветными всполохами взмывали в небо и всё это разлеталось далеко за территорию базы. А мы были тут как тут. Собирали помятые патроны, не сгоревшие остатки ракетных зарядов. Их нельзя было использовать по прямому назначению, но приспособить для дела вполне можно. И тот миномет был заряжен смесью всех доступных нам видов пороха, а в качестве поражающих средств в ствол были утрамбованы гвозди, болты, гайки и прочие железяки. Выстрелить он мог, если бы кто-то успел поджечь торчавший внизу фитиль. Но не успели. Потому что начали стрелять из мелочи – из рогаток, самопалов, поджигах. Грохоту было достаточно, раненых – ноль. Однако кто-то, напуганный грохотом, успел вызвать милицию, и она нагрянула прежде, чем выстрелил миномет. Сначала милиция и какие-то военные разметали Полушкинских. Получилось это у них споро, потому что «вояки», чтобы не попасться сами давали дёру. Шанхайские все это видели и тоже стали пятиться, но для «понта» трясли в нашу сторону тем, что имели. Помню их предводителя – тощего парня в буденовке и длиннющем черном пальто. За поясом у него висела сабля наголо. Однако при нашем отступлении он выхватил не её, а оголил в нашу сторону то, что носил между ног.

Иногда у нас получалось добыть оружие и с комплектом штатных боеприпасов. Однажды мы проникли на Трофейке туда, куда подходили «свежие» вагоны и платформы. Легко открыв один «товарняк», мы ахнули: там грудой стояли совершенно новенькие – в масле – пулеметы, а в углу – ящики с укладками снаряженных патронами лент. Мы не были бы Полушкинской шпаной, если бы прошли мимо такого соблазна. Ночью пулемет и лента с патронами оказались уже в одной из сараек, а утром мы вчетвером выкатили свой «Максим» на бруствер бомбоубежища, устроенного на гребне берега Волги. Дальше всё было, как в кино про Чапая. Лента сама легла на место, пальцы старшего из пацанов уперлись в гашетку, и когда в зоне видимости появился двухпалубный пароход «Механик», раздалась команда: «По вражескому крейсеру…» И грянула очередь, от которой с большим недолетом до «Механика» взвились фонтанчики брызг. Недолет мы осознали, начали соображать, как поправить прицел, и на счастье команды парохода, да и на наше, конечно тоже, из соседнего дома выбежал дядька и пинками раскидал нас с окопа. А то бы ведь наверно сообразили, как достать «крейсер» со всеми вытекающими из этого последствиями.