Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон - [46]
Ибо они совсем не знали дела и хитрости пастыря. Спорившие же друг с другом о первенстве, завидуя занимавшим первые места и злопамятствуя за это иногда на них, и даже на самих предстоятелей, по преизбытку гордости и погибельного, как его называют, честолюбия, смирившись, сделались гораздо лучшими. Предстоятель же, крайне изумленный и пораженный совершившимся, отведя великого немного в сторону, стал просить прощения у него сперва за смелость и как бы испытание его или своего рода драму (δράματος), а потом, пав пред ним, великие благодарения высказывал за себя и за паству, говоря: «Благодарю тебя, человек Божий, что ты доставил нам, грешным, такое назидание, многообразно наставляя и обогащая этих детей твоих обилием чрезвычайной добродетели и бесстрастия! Теперь я поистине узнал, что ты, превзойдя всех преуспевших в настоящее время в добродетели, Божественным духом всякой премудрости и совершенства явился равночестным древним знаменитым отцам». Потом он присоединяет с великим благоговением и смирением и горячее моление и более принуждает, чем убеждает великого принять почет председательства. После этого, обрадованные вместе с предстоятелем, они с большим удивлением оставляют собрание.
Однако хотя и это велико и очень согласно с жизнью его и прежними поступками, но гораздо более полезное и удивительное имеет быть еще рассказано, вернее сказать, предлежащее есть плод рассказанного уже и воздаяние за высочайшие труды бесстрастия или, как мы обычно в настоящее время выражаемся, награда. Поэтому должно рассказать и об этом, и любителям добродетели пусть предложится, сколько это доступно, некоторая духовная трапеза.
61
Один раз, когда монахи той лавры обедали за общей трапезой и вместе с ними находился при этом и великий, начался между ними вопреки правилам (παρά то δέov) разговор. От этого, немного спустя, и шум поднялся, мешавший читать, как это в обычае у них, и слушать. И вот, когда виновники беспорядка и замешательства не унимались, несмотря на настояния поставленных присматривать за порядком (ἐφεστώτες) и блюстителя тишины (ἐξάοχος τής σωπής), священными призывами, как у них в обычае, часто призывавшего к порядку (ибо благовременное молчание за трапезой – вещь весьма желательная и очень высоко ценимая теми философами, сохраняющими священные установления отцов, которые и духовными учениями и делом установили читать за трапезой о добродетельных мужах, а в сердце духовной молитвой приближаться к Богу, горячо благодаря Его даже за самую пищу), так что шум и смятение то заметил уже сверху и сам пастырь, (тогда) он сперва негодует и, так сказать, досадует в себе, а потом, и самое лицо и голос исполнив суровости, жестоко на всех нападает и бесчисленными укорами осыпает бесчинных, называя их бесстыдными, бездельниками, страдающими крайним отсутствием страха Божия и подобно скотам, по крайнему своему бесчувствию, принимающими пищу. «Ибо трапеза, – говорит, – выражаясь словами богоносных отцов, не имеющая слова Божия, подобна яслям скотским, а лучше сказать, вы, имеющие, кажется, разум, ведете себя подобно скотам и варварам, предаваясь бесчинию и пьянству, смятению и шуму». Так накричав на них и еще более этого оскорбительными и бесчестными словами выбранив их с великим гневом – ибо он был вообще весьма вспыльчивый и бурный пастырь, – он останавливает чтеца и прислуживавших, со страхом обедавших, и долго с сильным негодованием осыпает всех бесчисленными бранными словами, пока они не окончили своего обеда, а лучше сказать, и после самой еды и трапезы. Ибо после того, как, совершив обычную благодарственную молитву, они устремились к дверям и к выходу, он опять стал сильно нападать на них, изливая всю силу праведного гнева и обиды, пока они не разлучились друг от друга, направившись каждый по домам, одни с кротостью вынося негодование отца, считая его справедливым и заслуженным и говоря: «наказание Господне отверзает мне уши», «начало премудрости страх Господень» и «Егоже страх соблюдение заповедей», а большинство не только внешних, но и выдающихся по заслугам и возрасту признавали поступок его слишком резким и немало осуждали предстоятеля, как будто бы дерзко и неуместно, не разбирая старших от послушников, разразившегося на всех гневом, никого не пощадившего и не постыдившегося ни их честности, ни своей славы, но так сильно вышедшего из себя, что (ничто не остановило его) вонзить, так сказать, весь нож гнева безжалостно в сердца всех. Часто от многих слыша эти и подобные этим слова, вышеупомянутый ученик божественного Саввы – ибо и он был тогда в собрании – находился в недоумении и обуревался самыми противоположными помыслами. Поэтому, не будучи в состоянии разобраться в том, какому из них должно отдать предпочтение, решил узнать мнение об этом великого, имевшего дух совета и разума (ср. Ис. 11:2) и поэтому умевшего, по выражению мудрого Даниила, открывать сокровенное (Дан. 2:2-29), разрешать загадки и производить праведный с Богом суд. И вот он приходит с горячей верой к прозорливой той душе и возвещает о цели и желании своем и горячо просит, лежа на земле у ног его, чтобы он высказал свое мнение о совершившемся и сказанном за трапезой.
