Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон - [42]
Теперь я хотел бы подольше заняться рассказом о том, как началось наше знакомство и дружба с великим, какую также мы получили пользу от дивного общения и сожительства с ним, рассказать о наслаждении от обитавшей в нем благодати, вспомнить по силе о его привычках и речах, так как из всех мне это особенно прилично, ибо я более других был очевидцем и свидетелем всего этого. Но меня, с одной стороны, отклоняет от этого обширность рассказа, с другой – разные неожиданные обстоятельства, а также необходимые занятия, препятствующие этому, почему будем идти средним путем, сколько возможно избегая отклонения в ту и другую сторону. Если же где и превысим меру, понуждаемые желанием, то сострадание в беде, говорит, свойственно праведным, да и перенести (эту беду) необходимо для всех, имеющих ум.
56
И вот принял любезный Афон давно любимого, славно совершившего прекрасную торговлю и с величайшим богатством добродетели и грузом духовных дарований благополучно возвратившегося. Как тот, так и другой светло радовались друг о друге, совершая некоторый славный и божественный праздник, один по причине того, что увидел, согласно своему желанию, любезное собрание отцов целым, а другой тому, что опять принял любезнейшего, и притом некоторым образом более сильным, чем прежде, и поистине величайшим, нимало не разочаровавшись в своих надеждах и не обманутый славою о нем, по большей части обманчивой, найдя дела, вполне согласные со слышанным. Поэтому они[214] воздавали за это благодарение Богу и вместе с Саввой прославляли Его. И вот, продолжая еще упражняться в любезном молчании, великий обходит Священную Гору для обозрения и поклонения ее святыням, а потом отдает себя, как некоторый долг, дивной Ватопедской лавре, так как ей и раньше он был подчинен, как прежде было сказано, со своим наставником. Последний, возвратившись после бегства обратно, блаженно оканчивает там жизнь, имея в глубокой старости союзницей добродетель, до конца расцветшую. Ученик же его, а потом отец по богатству добродетели, великий среди отцов Савва, несмотря на свое величие, по чрезвычайному смирению избирает подчинение и усердно от всей души просит отцов видом и знаками, чтобы они приняли его для этого самого[215].
Получив желаемое, он разрешает и язык от тех долгих уз и отрыгает (Пс. 44:2) благовременно благое слово, «расширяет уста» и «исполняет» (ср. Пс. 80:11) их всяким знанием и мудростью, износя обильно собранное в сердце его духовное сокровище, сокровище живое, гораздо лучше золота и драгоценных камней (ср. Притч. 8:19), говоря словами мудрого Соломона, запертый сад и запечатанный источник (Песн. 4:12), благовременно открытые для пользования, гавань отрады и всякого спасения (см. Притч. 2:7), говоря опять же его словами, застигнутым (бурей). Кроме того, причислившись к тамошним отцам, как я сказал, он избирается нести обязанности по церкви и делается одним из священновоспевающих божественные (песни) в хоре. Кто же может рассказать как следует о его поведении там и образе жизни, бывших истинным образом и вернейшим правилом монашеского жития! Ибо, как бы оградив себя со всех сторон, как говорят, барьером (έκ βαλβίδος)[216]έαυτόν συναγαγών, он совершенно заключается в монастыре, совсем не выходя даже за общие ворота, разве по приказу представителя или при выходе братии, как у них делается по временам, когда они или общими гимнами и молениями умилостивляют Бога, или собирают плоды земные на расположенных кругом полях ради неотложной потребности тела. Таким образом, мудрый проводит там три года поистине мудро и хорошо, дивно ухаживая за храмом, пользуясь общим с братиями столом и проводя общую с ними жизнь, а также посещая больных и ухаживая за ними.
И всем этим он занимался не как кто-нибудь из прочих, иногда старательно, а иногда опять с меньшим усердием и немного, но так все (делал) внимательно и с таким старанием, как никто никогда и одного из всего этого (не совершал), будучи для всех, особенно для прилежных (из тамошних иноков), образцом во всем и превосходнейшим примером, весьма удивительным и желательным, но ни одним из них в точности не достижимым. Ибо со звуком священного колокола входя во храм, он последним из всех выходил оттуда и с таким прилежанием и трезвением стоял там, как будто находился вместе с Ангелами и чисто предстоял Самому Богу. Никто решительно не видел его разговаривавшим во время Божественного пения, или присевшим по причине всенощного стояния, или сном объятым когда-нибудь, или прервавшим по какой-нибудь лености молитву или песнопение. У него не было места для таких человеческих недостатков, так как он, давно став выше человека, крепко удерживался даже от самых естественных потребностей. Ибо никогда не видели, чтобы он вышел по какой-нибудь телесной, как человек, нужде даже в зимние притом ночи, обычно, как мы знаем, самые продолжительные в году, прежде чем не окончится по обычаю честное песнопение, но стоял как какой неутомимый и бесстрастный, так как у него вместе с дивной душой сделалось уже неподверженным тлению и тело, говоря согласно учению об этом богоносных отцов.
