Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон - [41]

, выражаясь образно, посылают их к великому, поручив им всяким образом расследовать касательно его и теперь особенно показать свое искусство. Они же, придя к нему, сперва требуют, чтобы он побеседовал с ними, ибо они имеют посоветоваться с ним в неотложном деле, посланные для этого самим царем и патриархом. Когда же после долгих разговоров они не могли склонить его к этому, тогда говорят: «Ты оставишь нас в недоумении, наш ли ты, или из противников наших (Нав. 5:13), если устами не объявишь о себе и о всем, касающемся тебя, сколько тебе это возможно, ибо нет никого, кто бы не удивлялся высокому твоему подвижничеству и жизни, а также нраву и всему поведению твоему. Нужно поэтому, и в этом настоятельная, говорим, необходимость, чтобы ты объявил нам свое понятие о Боге, которое ты в душе имеешь, чтобы, если в этом окажешься согласным с нами, и Христова невеста, именно Церковь, обрадовалась, и благороднейший (αριστον) царь с нею. Тогда мы все признаем тебя отцом и предстателем пред общим Господом и хранителем душ и телес наших. Итак, неужели ты не освободишь нас всех от овладевшего нами теперь сомнения, чтобы нам утвердиться на каком-нибудь основании, а не колебаться туда и сюда, как будто во время волнения и бури!»

54

Когда это и тому подобное сказали те мудрые мужи – смотри, какое искусное и вполне достойное себя предпринимает дело та дивная и любомудрая душа! Ибо, решив не огорчать ни мудрецов тех, ни посланных с ними и при этом соблюсти и образ жизни свой, и первое решение совершенно ненарушенным, он тотчас встает с седалища и, упав пред ними на землю, от всей души начинает целовать их ноги, а потом, поднявшись, он подобным же образом перецеловал, обнимания, руки и глаза и лица их, и (наконец), возложив на свою голову их руки, стал просить их священно знаменовать (его), показывая через это и свою любовь к ним, и общение в вере, и вместе благоговение к Церкви. Потом и бумагу согласно их желанию испросив, стилем (γραφίδι) обеими руками своими честное знамение нашей святой веры и все прочее исповедание православного учения твердо обозначает, прибавив ко всему, что он и патриарха держится (προσεχειν) и подобающий от души воздает ему почет, как действительному архиерею Божию, и к божественному[212] царю питает при этом должное уважение и благоговение, как от Царя всех помазанному и получившему повеление быть на земле Его образом. Внимательно рассмотрев написанное, они в немом изумлении смотрели друг на друга, ибо их до крайности поразила не только здравость и правильность учения, но и красота, и ум, и искусство во всем написанном. Поэтому, павши все вместе на землю, они поклонились ему, целуя послужившие этому руки, а также и уста, и глаза, и все, словом, члены, а потом стали усиленно просить у божественной той души святых молитв. А он, показывая равным образом общение и родство с ними и в этом, подняв тотчас руки к небу, горячо стал о них молиться Богу. Здесь требуется особенное внимание к рассказу, имеющему нечто довольно высокое и сокровенное. Ибо, когда великий молитвенно воздвиг о них руки и ум к небу, Бог свыше явно показал им благодать, которую имел у Него Его служитель. Ибо Божественная сила, невидимо сошедши свыше, дивно просветила их умы, так что они явно ощутили добродетель мужа и узнали его гораздо лучше, чем могли бы судить о нем по наружным чертам и знакам. Вследствие этого вдруг у всех их из глаз ручьями потекли слезы, и они почувствовали неизреченную любовь, пролившуюся в сердца их. Не будучи в состоянии удержаться от радости и изумления, воздавая великие благодарения Богу, они, пораженные и изменившиеся, выходят оттуда, кланяясь ему с великим уважением и благоговением и называя его ангелом земным и воистину богоносцем. «Мы сами, – говорили они, – неложные свидетели (его святости), так как сердца наши ощутительно для нас усладились и как бы изменились ко всему благому от духовной благодати его и славы».

55

Об этом стало известно и царю, и великому предстоятелю Церкви, и скоро (слух об этом) наполнил весь великий тот город и все почти говорили о нем и дивились его подвигам. Что же выходит отсюда? То, чего и раньше еще сильно опасался святой, а лучше, – то, что он ясно провидел прозорливыми душевными глазами, совершилось теперь явно и для всех очевидно. Ибо когда таким образом слава о нем стала сильно распространяться и на царский локоть[213](βασιλικώ πήχει), как говорят, с каждым днем увеличивалась, то происходившие из одного отечества с ним и вообще давние его друзья и родственники, которых немало туда приходило, как выше было сказано, исследуя и выведывая, как охотничьи псы, сообщаемое о нем и точно разузнав о его наружном виде, расположении членов и телосложении (κρασις στοιχείων), нисколько не сомневались, что это он, и не могли удержаться, чтобы не говорить с великой радостью и удивлением: «Это он, сам дивный Савва, а не иной, общая радость нашего отечества, слава народа, великая печаль и огорчение родителей, которые, несмотря на великую славу о нем, доходившую до них, неохотно без него даже жили, так как не могли уже видеть любезнейшего. И мы, как знаете, слышали о нем много великого и необычайного, а именно что он ведет какой-то новый и неслыханный образ жизни, а во время пребывания на острове Кипр много искушений перенес ради Христа, после чего, великих дарований за это удостоившись от Бога и сделавшись обителью святого Духа, совершил множество величайших чудес. Ибо он явился не только больных весьма быстрым врачом и поврежденных телом надежной крепостью и исправлением, но и мертвых – о чудо! – воскрешал одним прикосновением рук. Поэтому не в одной только Палестине и Иерусалиме, но даже и в земле сирийцев он чрезвычайно прославился, как никто и нигде!» Когда же благодаря таким разговорам слава о нем распространилась повсюду, убеждая всех смотреть на него выше, чем на человека, – так как он действительно проводил вышечеловеческую жизнь, – ежедневно стали стекаться к нему рекою люди всякого рода, звания и положения. Тогда он, не вынося этого и всегда высоко ценя смирение, уединение и неизвестность