Житейские сцены - [86]
Горностаев долго не мог добиться от него, что с ним сделалось, и когда наконец Сорочкин, всхлипывая, выговорил, что Надя ему отказала, учитель, по обыкновению, насупил брови и, зашагав по комнате, продекламировал:
Вечером того же дня Андрей Андреевич, запершись в своей комнате, опорожнил целые две бутылки сквернейшего лиссабонского, вследствие чего и проспал всю ночь на полу как был, в вицмундире, не раздеваясь. То же самое повторил он и на другой и на третий день, уже в обществе Горностаева, а когда в кармане у него значительно поубавилось денег и лиссабонского купить было не на что, прибег к простячку.
>VIII
Старая знакомая
Следствие опытного чиновника приходило к концу. Нужно было собираться в дорогу. Владимиру Николаевичу было жаль Нади, которой привязанность к нему росла не по дням, а по часам; и он несколько раз подумывал, не подать ли рапорт о болезни; но потом, обсудив хорошенько свое положение, приходил к заключению, что ведь это ровно ни к чему не поведет, что надо же когда-нибудь расстаться и что даже чем скорее, тем лучше. Ему стоило сказать одно слово, и Надя готова была ему отдаться вполне, беззаветно, но он удерживался произносить это слово, не желая иметь лишний проступок на совести, или, может быть, просто потому, что у него не хватало на это смелости. Он уж и без того боялся, чтобы слух об его отношениях к Наде не дошел до Глыбиных. В уездном городе уже ходили разные толки, не совсем благоприятные для Нади. Никто не мог довольно надивиться, что Андрей Андреевич, такой смирный и трезвый, вдруг начал пьянствовать и буянить, и когда Варвара Кузьминична по секрету рассказала гостям, что Наденькиному жениху отказали, узнавши о его дурном поведении, гости молчали и как-то недоверчиво покачивали головой, а потом, возвратясь домой, задавали себе вопрос, не от того ли жених и с пути-то сбился, что ему отказали?
Однажды утром, гуляя и проходя мимо почтовой станции, находившейся в полуверсте от города, Владимир Николаевич увидел у крыльца ее великолепную дорожную карету, в которую впрягали шестерку лошадей. Станционный смотритель в форменном сюртуке и без шапки суетился около экипажа, понукал ямщиков и даже сам перелаживал постромки.
— Кто это проезжает? — обратился к нему с вопросом Пашинцев.
— Отставной ротмистр Гагин, губернатору родственник доводится, на службу в Ухабинск едет.
— А вы почему знаете, что родственник?
— Люди сказывали-с.
— Что ж, семейный?
— С супругой.
В эту минуту из почтовой станции кто-то сильно застучал в окно. Пашинцев оглянулся и увидел молодую красивую женщину в изящной дорожной шубке.
— Господи! — воскликнул Владимир Николаевич,— Софья Михайловна! — и бросился в станционный дом.
Дама, стучавшая ему в окно, встретила его на пороге.
— Вас ли я вижу, Софья Михайловна? — с удивлением спросил Владимир Николаевич.
— Вас ли я вижу, Владимир Николаевич? — смеясь, повторила проезжая.— Что вы тут делаете, в этом захолустье? Неужели служите?
— Нет, я служу в Ухабинске, а здесь на время по поручению; но вы, вы как сюда попали?
— А вот я вам все сейчас расскажу. Но сначала пойдемте, я вас представлю мужу.
— Мужу?
— Да, мужу, я опять замужем. Наскучило вдоветь. George, George! — кричала мужу Софья Михайловна.— Поди сюда, я тебе отрекомендую старого знакомого, un ancien ami à moi [73], monsieur Пашинцева.
Из-за перегородки, разделявшей комнату на две части, показалась толстая фигура с головой, обстриженной под гребенку, с круглым, добродушным лицом и густыми бакенбардами.
— Charme [74],— произнес сиплым голосом отставной ротмистр, протягивая Пашинцеву руку.
— Он тоже служит в Ухабинске,— сказала Софья Михайловна, движением головы показывая на Пашинцева,— chez votre oncle [75].
— Да, я чиновником по особым поручениям при Федоре Федоровиче,— подтвердил Пашинцев.— И вы хотите тоже к нему?
— Да, он звал меня, но не знаю, есть ли вакантное место. Покуда поживу так, ознакомлюсь с городом. Вот боюсь за Софи, она у меня к провинции не привыкла. Мне-то все равно. Я пошлялся по свету довольно.
— Расскажите, monsieur Пашинцев, что такое Ухабинск? Что там за люди? Есть ли общество?
— Как вам сказать. Можно найти дома два-три порядочных.
— Что там, веселятся, танцуют, есть балы, маскарады, театр?
— Театр плох, маскарадов и в заводе нет, а танцевать любят.
— Ну, что ж, есть хорошенькие женщины? Уж вы, верно, тут разные конкеты >{100} делаете.
— Пока еще ни одной не сделал. Вы слишком много мне приписываете. Женщины есть недурные, но с страшными претензиями на комильфо, которого они в глаза не видали. Одеваются сносно.
— Ну, послушайте, вы мой кавалер на первую мазурку, которую я танцую в Ухабинске.
Пашинцев поблагодарил Софью Михайловну поклоном.
— Я думаю, какие вы туалеты везете с собой, Софья Михайловна! Вы ведь всегда славились искусством одеваться, как и многим другим.
— Ну, ну, ну, без комплиментов.
— Что ж, разве это неправда? Воображаю, как наши барыни взволнуются, узнав о вашем приезде. А что с ними будет, когда вы затмите их и красотой и туалетом! Они все перебесятся. Особенно есть там одна, Карачеева, qui fait la pluie et le beau temps
