Жить не дано дважды - [16]

Я хоть и смеюсь, но не спускаю глаз с полковника — недаром он пришел. И полковник сказал:

— Ну-ка, допрошу вас, молодожены, с пристрастием!

Это был последний экзамен. Полковник долго и дотошно выспрашивал меня и Василия о задании, проверял, насколько мы владели легендой, как знаем обстановку по ту сторону фронта, насколько освоили румынский язык, помним ли приказы германского командования.

Я мучительно переживала ответы Василия. Он заикался, спотыкался, потел. Я почти желала, чтобы полковник раскусил этого фрукта. Но Василий в общем отвечал правильно. Полковник только сказал: «Больше уверенности в себе». И, попрощавшись, ушел.

После обеда нам привезли экипировку — гору одежды, из которой предстояло выбрать на себя и подготовить по фигуре — платье, пальто, костюмы. Исходя из легенды, у нас должно быть много барахла.

Едва закончила с этим делом, снова пришел майор и сказал:

— Зови Василия.

Был уже поздний вечер, у меня забилось сердце — едем. Не утерпела, спросила:

— Товарищ майор, а… зачем?

Майор мигнул синим глазом.

— Тебе ясно приказание?

— Так точно, — крикнула я и помчалась за Василием. В соседнем доме светилось окно. Я постучала. Отогнулся уголок занавески, к стеклу приник глаз Василия и долго ощупывал темноту. Пока я не рассердилась и не стукнула ладонью по стеклу. То ли он увидел, то ли догадался, что это я. Пошел открывать. Открывал — кряхтел, ругался, три запора — не пустяк. Открыл наконец.

— Боишься — украдут тебя?

— Не твое дело, — огрызнулся Василий. — Чего надо?

— Прищуренный зовет.

Василий пришел скоро. Майор сказал:

— Садись… Дело такое. Утром придет ПО-2 и доставит вас на аэродром. Я вас там встречу. Парашюты привезут примерно через час. Все ясно?

Мы кивнули.

— Василий, принеси те вещи, что берешь с собой.

Василий вышел. Прищуренный сказал мне:

— Давай, Олечка, твои документы, фотографии, письма. Все.

Я выложила на стол красноармейскую книжку, комсомольский билет, стопку писем. Фотокарточки задержала в руках. Одна любительская: накануне войны папин знакомый снял всю семью на даче, возле цветника. Папа, мама, Платончик, Танюша, Ната и я — совсем девчонка. Вторая — кабинетная карточка. Сережка — тоже снялся накануне войны, перед отъездом в училище. Жесткий чуб — я даже почувствовала пальцами, какой он жесткий, черные глаза — умные, усмешливые, снисходительные.

Положила перед майором обе фотографии. Прищуренный спросил мягко:

— Так и не пишет?

— Нет… — И поторопилась заверить: — Он напишет, товарищ майор. Обязательно. Я приеду с задания, и будет письмо.

Майор по-отцовски добро сказал:

— Непременно напишет, Оленька.

Майор аккуратно завернул все в бумагу и спрятал во внутренний карман шинели. А мне стало немножко сиротливо — впервые рассталась с документами, письмами, фотографиями. Но тут пришел Василий с огромным чемоданом. До полночи перебирали вещи — каждая должна отвечать легенде, ни одна не должна вызвать подозрения.

Потом привезли парашюты. Прищуренный придирчиво их оглядел. Упаковали рацию с питанием, к ней комплект батареек. Еще один комплект положили Василию в чемодан. Предварительно проверили, как лучше каждому приторочить вещи. Я должна была прыгать, имея при себе рацию, небольшой чемодан и сумку. Василий — большой чемодан и мешок с вещами.

Словом, провозились до утра. Времени не осталось, чтобы посидеть перед дорогой, поговорить по душам — как хотел сделать Прищуренный. Я подумала, что даже хорошо. Потому что неприязнь к Василию за хлопотами прошла. Держался он хорошо — энергично, без суеты, вдумчиво, — мне стало неловко от своих прежних мыслей о нем. Бывают и такие люди — пока не дойдет до цела, кажутся и лодырями и трусами. А в деле открывают, на что они способны.

На рассвете ПО-2, севший за кочагурами, доставил меня и Василия на аэродром. Здесь нас, как обещал, встретил майор и отвел в общежитие летчиков. В небольшой комнате расположились до десятка мужчин разных возрастов.

— Знакомьтесь, — сказал майор, — ваши попутчики.

Попутчики были все одинаково одеты: ватные штаны, телогрейки, туго перепоясанные, у всех оружие. «Идут нелегально, — поняла я. — Вероятно, диверсионная группа». Вначале они стеснялись меня, но скоро освоились, познакомились, дружно провели день. Даже Василий не старался выделиться. Из десантников мне больше всего понравились двое: Алеша-радист, мой ровесник, и Соколов — пожилой, немного суровый человек. Чубастый Алеша все развлекал меня побасенками, веселыми историями, а Соколов старался получше накормить — борщ нальет пожирнее, сахару в стакан положит больше. И все молча.

Так мне было хорошо с ними. Как-то тепло и уверенно. Я бы с удовольствием пошла с ними на их нелегкое задание. Только иногда подкрадывалось какое-то чувство — вроде чего-то я не доделала. И тут же проходило. Но, когда в полночь мы шли к самолету, вспомнила — Василий. Хорошо ли я все-таки сделала, что не сказала о нем Прищуренному? Он — мудрее, он бы лучше рассудил, как быть. Теперь поздно, времени на рассуждение нет… Может быть, сказать?

Но поправить уже ничего было нельзя. Я самоуверенно решила — справлюсь одна.

Светло-голубой «Дуглас» почти сливался с заснеженным полем аэродрома. Майор крепко обнял и поцеловал меня, потом Василия. Взревели моторы, я прижалась к окошку. Последнее, что увидела, — Прищуренный. Он стоял, приложив к виску ладонь.