Жить будем потом - [19]

Шрифт
Интервал

Новый акционер — обладатель красивого замшевого портфеля рыжего цвета, туго набитого американскими зелеными дензнаками, — неспешно выложил на стол наличку. После долгого пересчета новый владелец акций к радости Зойки подарил ей рыжий портфель, своими мягкими формами очень напоминавший удобный дорожный мешок. Вместительный баул был для нее знаком. Дальнюю дорогу ей давно показывал пасьянс, значит, так сложилась судьба, все давно предначертано.

За свою сговорчивость она вырвала у Али еще и просторную офисную квартиру на Садово-Кудринской. Купили ее давно, с перспективой для перего­воров, но жилплощадь так и простаивала без дела, иногда там ночевали дело­вые партнеры Али с Кавказа. Молоденьких девушек из эскорт-услуг директор называл племянницами. Иногда они по очереди наведывались по делам к бла­годетелю в офис, поражая встречных пестротой набедренных повязок, яркими цыганскими украшениями и ночной боевой раскраской. После посещения очередной племянницы в кабинете Али долго не выветривался душный аро­мат сладких восточных духов, дорогих сигарет и свежеобжаренных кофейных зерен.

Жизнь Зойки за прошедшую неделю сорвалась с катушек, полетела на всех скоростях, замелькали нотариальные конторы, банки, адвокаты, замкну­тые лица услужливых клерков, кабинеты в дальнем углу ресторана, где за сто­ликом обсуждались все детали сделки. Она валилась с ног, мечтала выспаться, нервничала, боялась подставы. Сон не шел, вечером привычно запивала снот­ворное водкой, ее накрывала безмолвная темнота.


Через неделю из командировки вернулся Серж. Звонил в дверь, привык, что ему открывала Зойка, было в том что-то по-хорошему теплое и домашнее. Недоуменно гремел ключами, от дурного предчувствия что-то екнуло. Осто­рожно вошел в дом, по затылку пробежал холодок. Все сразу понял. Жадно, как загнанный волк, потянул ноздрями, в безлюдной квартире запах кофе давно выветрился, гулял сырой сквознячок, надувая парусами легкие прозрачные занавески. Серж не хотел смотреть на комод, уже знал — мономаховой шапки нет, символа стабильности и успеха, как нет и самой Зойки, верной подружки. Заскрипел зубами, грязно выругался, лицо задрожало в судорожной гримасе.

— Ах, дал маху! Сука, сука, сука. Зойка-сука. Чисто сделано, и все рыжики сдернула.

В пустой квартире не хотелось говорить вслух, и стены бывают с ушами. «Молчи. Терпи. Нельзя ничего отдавать другим, брать — бери, тащи, грабь, воруй что плохо лежит, радуйся удаче, ты — вор, ты — один, всегда один, с этим живи.»

За диваном нашел последнюю начатую бутылку, налил в стакан водки, сви­репо ухмыльнулся. «Ты меня обошла, Зайка-убегайка, подрезала. Как классно ты меня подрезала, молодец! Не ожидал. Сам себя наказал, не безделушки жаль, но ты вырвала кусочек моей души, моего сердца. Как больно.»

Впервые Серж почувствовал себя ограбленным, как последний лох. Жалок, ничтожен разоренный, опустошенный человек! От нового, неизвест­ного ранее чувства униженности хотелось завыть, надраться вдрызг.

«Завтра, завтра. проснусь завтра, а теперь — спать, спать.»

Не следующий день какой-то незнакомец по телефону предложил ему встретиться в управлении.

— Тема базара? — кричал в телефонную трубку Серж.

Он уже знал наверняка, «Зойка-сука и здесь поработала. Кинула на бабки. найду, найду. свое верну, вырву с мясом, посчитаемся. Адью.».

...Над головой тяжелой плитой опускался потолок, сейчас раздавит, ско­рей бы.


Серж долго, натужно харкал в металлическую кружку, с пеной выскаки­вали кровавые сгустки. Он с трудом перевернулся на левый бок, прижался к матрасу, знал, станет чуть легче. Действительно, кашель утих, боль отсту­пила, на горячем лбу заструился холодный пот, шея, плечи, подмышки стали мокрыми, сейчас подступит судорога. Он все знает. Натянул на голову грубое солдатское одеяло, закусил зубами левую кисть, поджал ноги, надо унять сильную дрожь. Когда же закончатся эти терзания!

Как только отступают приступы кашля, в минуты короткой передышки из прошлого всплывают забытые видения, лица искажены, но он узнает в них мать, отца, Зойку.


На отце серый, мышиного цвета мундир, он сидит высоко на горе, под ним колченогий стул, он тихо раскачивается, обхватив голову руками, лица не видно. Не надо, сейчас ты упадешь, разобъешъся... Отец зовет посмотреть свою новую квартиру. Идем по старой лестнице обшарпанного дома. Квар­тира чужая, одна комната, рядом дверь в чулан. Там нет окон и в кучу сва­лено постельное белье, матрасы, нет кроватей, говорю, как же здесь жить в этом чулане без окон.


...Входная дверь, глубокая ночь, в дверь вставлен новенький замок. Замер, открыть не могу, у меня нет ключа от дома, прислушиваюсь к звукам, но там — тихо. Всплывает черное обугленное лицо матери, вместо глаз пустые впадины, она что-то шепчет, слов нельзя понять, но так горько, так страш­но, все внутри горит огнем. Просыпаюсь, лицо от слез мокрое, соленое... Мать меня не узнала, а если и там... не узнает?


...Зойка все время улыбается, красивая, плывет прямо в руки, легкость необычайная... Почему-то короткая стрижка, нежный затылок открыт, она тянется ко мне губами, дразнит, отзывается, задыхается от счастья, горячо, хочется прикоснуться к ее теплой щеке, но лицо Зойки меняется, трансформируется, и уже лезет страшная крючконосая старуха, она громко хохочет, злобно впивается в ухо, слышен хруст. Неужели старуха жрет мое ухо


Рекомендуем почитать
Я все еще здесь

Уже почти полгода Эльза находится в коме после несчастного случая в горах. Врачи и близкие не понимают, что она осознает, где находится, и слышит все, что говорят вокруг, но не в состоянии дать им знать об этом. Тибо в этой же больнице навещает брата, который сел за руль пьяным и стал виновником смерти двух девочек-подростков. Однажды Тибо по ошибке попадает в палату Эльзы и от ее друзей и родственников узнает подробности того, что с ней произошло. Тибо начинает регулярно навещать Эльзу и рассказывать ей о своей жизни.


Год со Штроблом

Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.


Всеобщая теория забвения

В юности Луду пережила психологическую травму. С годами она пришла в себя, но боязнь открытых пространств осталась с ней навсегда. Даже в магазин она ходит с огромным черным зонтом, отгораживаясь им от внешнего мира. После того как сестра вышла замуж и уехала в Анголу, Луду тоже покидает родную Португалию, чтобы осесть в Африке. Она не подозревает, что ее ждет. Когда в Анголе начинается революция, Луанду охватывают беспорядки. Оставшись одна, Луду предпринимает единственный шаг, который может защитить ее от ужаса внешнего мира: она замуровывает дверь в свое жилище.


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Карьера Ногталарова

Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.


Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.