Жилюки - [67]

Эсэсовец что-то сказал полицаю, и Хомин сообразил, чего от него хотят.

— Партизаны? — переспросил он. — Кто их знает… Теперь разве мало шляется? Я-то не видал, а говорят, будто и десант уже около Копани сброшен. Кто их знает…

Эсэсовцы отошли, и Хомин словно ненароком тронул лошадей. Ему все еще не верилось, что так счастливо все обошлось, ожидал, что как только тронется, его снова окликнут, остановят, но… вот и десяток-другой метров проехали, а они молчат, будто забыли о нем, будто и не терзали его душу. Иван едва заметно оглянулся и, не увидев позади ничего подозрительного, тряхнул вожжами. Лошади только этого и ждали — взмахнули хвостами, фыркнули и побежали.

На этот раз повезло.

В небольшой впадине он свернул с просеки в лес.

— Ну, Яринка, надо нам пробираться в село, предупредить наших, — сказал. — Это они по наши души пришли.

Петляя между соснами, проехали еще немного и остановились.

— Дальше верхом поедем, — проговорил.

Хомин соскочил с воза, начал распрягать лошадей. Потом достал автомат, подсадил девушку на вертлявого жеребца, сам вскочил на другого.

— Езжай за мной, Яринка. Если что случится, любыми путями проберись в село, предупреди Гураля.

— Всех предупрежу, — ответила девушка.

Бездорожьем они проехали более километра, и, когда до Глуши оставалось уже совсем близко, внезапно раздался немецкий окрик:

— Стой!

— Беги, Яринка! — крикнул Хомин и ударил лошадь.

Вслед им застрочили автоматы, снова послышались требовательные окрики, но они углублялись в чащу. Ветви били по лицу, лошади путались в валежнике, им трудно было продираться сквозь кустарник. Вдруг жеребец под Яринкой осел на задние ноги, начал падать. Девушка едва успела соскочить с него, как он свалился на бок, жалостно заржал. Из его живота, вспоротого, видимо, разрывной пулей, хлестала кровь.

Яринка в страхе оглянулась, хотела окликнуть Хомина, но он уже терялся в кустарнике. Бросила быстрый взгляд на жеребца, — несколько минут назад он еще гарцевал, крутился, не желая подставлять ей спину, — и пустилась бежать во весь дух.

За селом, чтобы ни с кем не встречаться, Андрон повернул к Припяти, пошел по берегу. На той стороне реки показался всадник. Он, видимо, искал брод. «Не здешний, наверное, — подумал Жилюк. — Носит всяких… — Все же остановился. — Может, кто из наших? Время такое, что… А вдруг Степан или… Павло…» Старик даже оглянулся, боясь, как бы не выдать себя своими мыслями. Присмотрелся, напрягая притупившееся с годами зренье. Напрасно ждать на песке всходов, а сынов из походов. Сыны пошли далекими дорогами, отбились от родного порога, и неизвестно, живы ли они. А всадник уже перебрался на этот берег и торопил коня. «Вроде Хомин, — рассуждал Андрон. — Хотя нет, тот парой поехал… А все же, похоже, он… Чего же его здесь холера носит? Дорогу забыл, что ли?» Андрон уже хотел пожурить Ивана, но встревожился его видом.

— Немцы! Окружают! — еще издали крикнул ему Иван. — Идите в село, людей предупредите, пусть бегут… В лес… — А сам ударил коня каблуками в бока и поскакал дальше.

Андрон не успел ему ничего ответить, стоял в раздумье. Где-то раздался ружейный выстрел, и Жилюк со словами: «Что же я стою?» — быстро пошел в село.

…Усиленные дозоры возглавляемого Гуралем отряда самообороны выделялись только на ночь. А днем бойцы хотя и были наготове, но большая часть их занималась разными работами по хозяйству, потому что никто не снимал с них ни отцовских, ни сыновних обязанностей; тем более никто не обещал им хлеба, одежды, обуви, — все это надо было добывать и делать своими руками.

Гураль был возле кузницы, когда на подворье галопом влетел Хомин.

— Где Гураль? — крикнул, слезая с лошади.

Устим быстро пошел к нему навстречу. Узнав его, Иван повернул жеребца, соскочил на землю.

— Немцы в лесу! В той стороне… И полицаи! Едва вырвался.

Гураль выхватил пистолет, выстрелил. Из дома выбежали несколько человек.

— Бейте тревогу! Сбор!

От висевшего рельса в пространство понеслись тревожные гулкие удары…

…Гитлеровцы входили в Глушу со всех сторон, пытаясь взять село в кольцо. Небольшая группа мотоциклистов ворвалась первой и начала сгонять людей на площадь. Отряд Гураля успел переправить на другой берег Припяти Софью с малышом, Андрона, раненых красноармейцев, кое-что из продовольствия и имущества и незамеченным ускользнул от эсэсовцев. Когда немцы ворвались на подворье, то, кроме не нужного никому хлама, ничего не нашли. Поставив здесь, на бывшем графском дворе, свою охрану, они тоже направились в Глушу.

Многое видела пуща Полесья за всю свою многовековую историю. Топтали ее и пресловутые псы-рыцари, и литовские княжичи, черной бурей налетали на нее очумевшие от крови и степного раздолья ханские орды, но то, что принесли с собой в эти края душегубы в зеленоватых мундирах, пуща увидела впервые. Даже в песнях-легендах ничего подобного не сыщешь.

Глуша плакала, молилась, стонала, а гитлеровские молодчики прикладами своих автоматов выгоняли людей из хат. Выгоняли, не давая прийти в себя, кого в чем заставали. Всех гнали по улице к площади.

В селе стало как в раскаленном пекле, а ясный, солнечный день обернулся страшным судилищем.