Жилюки - [200]

— Кроме общей, и такая вот должна быть, — продолжал Гураль. — Они, слышите, не где-нибудь пали, а тут, и не чужие нам, а свои, родные. Потому и уважение им особое.

— Пусть будет по-вашему, — решительно сказал Кучий. — Поехали!

Устим сложил свои приспособления, рассказал Андрею, где и что он должен сделать, и пошел следом за Кучием к старенькому виллису.

Андрей поработал еще, а когда солнце начало садиться, запряг лошадку и неторопливо поехал в село. Возле кладбища ему навстречу вышла Людмила. Будто ждала, будто именно здесь они договорились встретиться.

— Вот хорошо-то! — обрадовалась Андрею. — А я стою и думаю: кто бы подвез.

— Почему вы здесь оказались? — не поддерживая ее игривого тона, спросил Андрей.

— На кладбище была. Люблю старые кладбища. История. У вас оно, правда, бедноватое, а вот в наших краях…

— Как жили, такое и кладбище.

— …А в наших краях, — продолжала девушка, — как только не украшают могилки! Кресты, памятники, надписи… Всю жизнь мечтала быть археологом. За какой-нибудь несущественной вещью, например, обломком амфоры, можно увидеть мир.

— Красиво вы говорите. Что же помешало вам стать археологом?

— Война, — вздохнула. — Все, Андрей, перекапустила война.

Только теперь заметил, что они, как встретились, так и стоят у кладбищенских ворот.

— Вы сегодня не на строительстве? — спросил учительницу.

— Сегодня троица, к вашему сведению, — ответила, смеясь, Людмила. — Решили передохнуть.

— Не помню такого решения.

— Ну, я встретила Наталку, Наталка меня — так, одно к одному… Вы спешите, Андрей?

— Еду домой.

— А я? А меня?..

— Вам тоже пора. Вечереет.

— Я бы так хотела увидеть поля! — Людмила поглядывала на повозку.

— Думаю, случай для этого представится. И очень скоро.

Девушка посмотрела на него с интересом.

— Имеете в виду жатву?

— Жатва. Чудесная пора!

— А я думала сейчас, вдвоем.

— Это невозможно, Людмила Тарасовна.

Ее глаза смотрели на него зачарованно, нежно, и Андрей не выдержал взгляда, отвел глаза. Никогда еще он не был в таком положении, и оно смущало его.

— Боитесь? — лукаво спросила Людмила.

— Кого мне бояться?.. И вообще: что это все такое? Я проводил вас вовсе не для того, чтобы дать основание…

— А без оснований, по-человечески, вы можете меня понять? Может быть… может быть… я люблю вас…

Андрей растерялся. Он покраснел, ладони стали влажными.

— Вы, кажется, собирались уезжать, Людмила? — выдавил он с трудом.

— Но вы уговаривали меня остаться…

— Извините. Я так не ради собственных интересов. Я могу…

— Что можете?

— Помочь вам с откреплением. Поговорю в райкоме.

Плечи, до сих пор гордо державшие ее красивую головку, вдруг опустились, в глазах сверкнули слезы.

— Понимаете, — продолжал Андрей, — вам… будет трудно. Я люблю Марийку. Это у нас давно. Очень давно. Было бы великим грехом и перед нею, и перед вами… Вам в самом деле лучше уехать. Скажете, что дома что-нибудь с родителями…

— Эх вы!.. — кинула презрительно Людмила и отвернулась.

— Какой уж есть, — сказал, не найдя лучших слов. — И не будем сердиться друг на друга. Слышите, Люда?

Но она вдруг закрыла лицо руками и стремглав бросилась прочь.

XXVIII

…Обоз саней и легких одноконных бричек вылетел из лесу и помчался в сторону села. «Едут!.. Едут!..» — кричали отовсюду. Со дворов на дорогу, на улицу валом повалили люди. День выдался хороший, ясный — встречать молодых шли старшие и ребятишки, а впереди всех, празднично одетые, мать и отец.

Первая бричка, на которой они, Мирослава и Павел, ворвались на околицу, задержанная толпой, остановилась. Павел неторопливо спустился на землю, помог Мирославе и, неумело поддерживая ее под руку, степенно направился к людям.

Толпа притихла.

В нескольких шагах от людей молодые остановились, поклонились родителям и односельчанам, которые все прибывали, прибывали, заполоняя улицу. От толпы отделился и вышел, остановился впереди, высокий, в большой заячьей шапке бородач.

«Челом и вам, добрые люди, — обратился к приезжим, которые тем временем успели соскочить с саней и выстроиться позади молодых. — Кто такие и куда путь держите?» — допытывался бородач.

Павел краснел от десятков обращенных на них глаз, однако держался лихо, потому что рядом была она, та, которую искал, о которой мечтал всегда, в радости и в печали. Он держал ее за руку, ощущал ее тепло, ее дыхание.

Откуда ни возьмись — вынырнул Стецик.

«Люди мы здешние, — ответил он бородачу, — а едем с охоты».

«Так, — пристукнул палкой спрашивающий, — а что же вы, скажем, везете с охоты?»

«А везем мы куницу — красну девицу, — продолжал, почему-то подмигивая Павлу, Стецик, — вот она, — поклонился Мирославе. — Просим принять к себе».

«А это уж как общество скажет, — обратился к людям старик. — Принимаем их, или как по-вашему? Ловцы-молодцы вроде бы ничего, да и куницу — красну девицу поймали хорошую».

«Слава молодым!» — закричали вокруг.

Павел взял Мирославу за руку, поцеловал, подвел к родителям:

«Благословите, тато и мама».

Андрон Жилюк высоко поднял руку, перекрестил их.

«Благословляю вас, дети, на жизнь совместную, на счастье и радость», — промолвил он, а мать не выдержала — заплакала.

«Поздравляем и мы тебя, — подошел Стецик, и они трижды поцеловались. — Желаем жить-поживать, добра наживать да и нас, побратимов своих, не забывать. А тебе, Мирослава, — обратился к молодой, — еще и особый наказ: одарить своего мужа сыновьями. Чтобы нашему роду да не было изводу».