Жилюки - [16]

Жилючиха молчала.

— Это, — экзекутор подошел к полотну, — тоже забрать.

Хаевич хотел было взять полотно, но Текля упала на него.

— Не дам! У меня дети голые… Яринка, донюшка! Беги к людям… пусть спасают. Не дам! — Худые плечи ее вздрагивали.

Яринка, испуганно прятавшаяся за верстаком, бросилась было к двери, но экзекутор поймал ее.

— Куда? — и толкнул девчушку так, что та чуть не ударилась об угол стола. — Постерунковый! — крикнул экзекутор. — Где они там?

— Одну минуту! Я сейчас позову. — Солтыс выскочил.

Постерунковый влетел как ошалелый, бросился к женщине, вырвал полотно.

— Осмотрите всюду! Все, что подлежит конфискации, взять, — приказал экзекутор. — А хлопа с конем найти!

Постерунковый мигом открыл сундук и начал переворачивать в нем все вверх дном.

— Вот! — вынул аккуратно сложенное клетчатое рядно.

— Забрать.

Текля плакала, просила, но к ней были глухи. Забрали. Взяли ее кровное.

— А, чтоб оно вам на похороны пригодилось, — кляла Текля непрошеных гостей, — чтоб под вами земля расступилась…

— Ну-ну! — пригрозил ей постерунковый.

— Чтоб глаза ваши света не видели… Нелюди вы…

Увидев возле двора людей, Текля осмелела еще больше. Она выбрала момент, когда Хаевич загляделся на что-то, подскочила и выхватила свое добро. Солтыс от неожиданности выпустил полотно, оно расстелилось извилистой дорожкой. Жилючиха рванула его, еще больше раскатала по двору.

— Не дам! — кричала она. — Люди!

А женщины словно только того и ждали — бросились к подводе, хватали каждая свое. Полицейские оставили Теклю, вернулись к подводе, но угомонить крестьянок уже не могли. Те хватали, рвали и со всех ног бросались наутек. Откуда-то взялось и несколько мужчин.

— Гони! — крикнул солтыс ездовому и ударил коней.

Добрые, из графской конюшни, вороные рванулись, задрав головы, понеслись по широкой улице. На подводу едва успел вскочить один из полицейских, другие — экзекутор со свитой — остались.

Кто знает, чем бы это все кончилось, если б ко двору, где все еще стоял народ, не подъехал Андрон.

— А ну, поворачивай! — крикнул на него Хаевич. — Поворачивай, говорю! — и замахнулся палкой.

Жилюк отклонился, и удар пришелся ему по плечу.

— В чем дело, пан солтыс? — побагровел Андрон. — За что? — И недолго думая хватил старосту кулаком.

Хаевич увернулся и в следующее мгновенье бросился на Жилюка. На помощь ему подскочил постерунковый. Андрону скрутили руки, связали его же кнутом, кинули в полудрабок, где все еще сидел, держа вожжи, Андрей. Все произошло так быстро, что никто из крестьян не сообразил, что делать: отбивать Андрона или спасаться самому? Только Текля рвалась к мужу, бросалась к экзекутору, к солтысу, к полицейскому, приговаривая: «Ой, что же это будет?.. За что же? Детушки мои! Степан, Павло… Защитите же его! Люди! Слышите?..»

Ее били по рукам, по голове, по лицу, а она лезла, кричала, умоляла, проклинала. Крестьяне хотели было заступиться, но Постович вынул пистолет, пальнул в небо раз-другой, и толпа расступилась. Хаевич вырвал у Андрея вожжи, столкнул хлопца, и экзекуторы, прихватив полотно, — с рядном Яринка успела-таки спрятаться, — помчались в постерунок.

Награбленное сложили в одной из комнат постерунка, для скотины же графский управитель отвел половину конюшни. Лошадей разместили вместе с коровами и телками, а поросят, овец загнали в старенький хлев, стоящий на отшибе. Никогда еще в графском дворе не было такого шума! С самого утра, как только начали сводить туда скотину, над фольварком стоял сплошной рев: жалобно мекали овцы, верещали, роя землю, голодные поросята, тревожно мычали коровы… Только лошади, эти мудрые, нетребовательные работяги, молчали. Спокойно бродили по конюшне, тыкались мордами в пустые ясли, выискивали остатки панского оброка. Им было все равно, даже хорошо: никто не запрягал, не бил, не пинал в живот… Известно, лучше было бы на лугу или в лесу, но что же делать? И лошади молча подходили к настежь открытым дверям, из которых, однако, не выйдешь, потому что мешала перекладина, полными печали глазами смотрели на непонятный мир…

А мир между тем жил своей обычной жизнью. Вечером около постерунка собрали сход. Кто пришел, кто нет, — солтыс не стал ждать.

— Так вот, — вышел он на крыльцо перед хмурой толпой. — Кто хочет вернуть свое добро, пусть платит половину податей, а завтра утром на сенокос.

«Сенокос! Вот что волнует панов. Ну-ну…» Впрочем, молчали, рта не раскрывали.

— Ну как? — не терпелось Хаевичу. — Что молчите?

— Где Андрон? — послышалось. Все обернулись на голос. — Зачем взяли человека? — Проц, высоко подняв голову, смотрел поверх фуражек и платков на солтыса.

— А тебе что? Может, соскучился?

Крестьяне зашумели:

— Выпустите человека!

— Это наше дело, — огрызнулся Хаевич.

— И наше…

— Думайте лучше о себе.

— Вот мы и думаем. Выпустите.

Проц, а за ним еще несколько крестьян пробились к крыльцу.

— Вы же его первый ударили.

На крыльце появился Постович.

— Куда лезете? А ну, отойдите!

— Позвали — так и лезем. Где Жилюк?

В голосах появились угрожающие ноты. Хаевич немного сбавил тон:

— Здесь он. Где же ему еще быть? Переночует, заплатит штраф, чтобы знал, как поднимать руку на власть, и отпустим.