Жилюки - [130]

X

Павло, конечно, догадывался, на какое «дело» берет его Лебедь. Эти «дела» ему хорошо известны… Он, пожалуй, мог бы отказаться и никуда не ехать. Наконец, мог бросить этих людей и эту службу. Но что потом? Куда деваться? И вообще, разве можно теперь, в такое время, где-нибудь укрыться? Во всей этой загадочной миссии, в которой Павлу предстояло участвовать, его привлекало только одно: возможность побывать в Копани и повидаться с Мирославой! С тех пор как ему отказали даже в поездке к ней, желание встречи с девушкой не покидало его ни на минуту. Несколько дней, проведенных им в гестаповской тюрьме, разговоры с эсэсовцами, с Лебедем снова устремили его мысли к Мирославе. Все чаще перед ним вставал ее образ, ее слова, ее голос. Он уже с нетерпением ждал дня и часа отправления в поход. Их, отобранных Лебедем, уже перевели в другое помещение, на окраине Ровно, выдали новое обмундирование. Теперь они не стрелки или какие-то там патрули, а кавалеристы регулярной повстанческой армии. Им вручили прекрасных лошадей, седла, сабли, на хромовых сапогах малиновым звоном позванивают шпоры. С утра до вечера до изнеможения, до ломоты в суставах они обучаются верховой езде, рубке, чистят лошадей, словно впереди у них не бои, не стычки с врагом, а праздничные марши, парады.

Наконец, через две недели учений и ожиданий им приказали готовиться к походу. Павло чуть ли не весь вечер держал отряд на инструктаже, все проверял, придирался к самым незначительным мелочам, а ночью, взбудораженный мыслями о Мирославе, не мог заснуть. Стоило ему закрыть глаза, как в его воображении вставала она, любимая. Вновь и вновь вспоминал он встречи с нею, вспоминал все до мельчайших подробностей. Этот поток воспоминаний он пытался вытеснить размышлениями о предстоящем «деле», к которому так тщательно готовились, но все напрасно. Тогда он встал, оделся и вышел во двор.

Была глубокая полночь. В западной части небосклона узкой цыганской серьгой висел месяц. Большой Воз упирался дышлом чуть ли не в самую землю. Сонно мерцали звезды. Затемненный город тревожно спал. Только на железнодорожной станции слышались короткие гудки маневровых паровозов да резкие свистки сцепщиков вагонов — там не обращали внимания на ночь, на войну, работали бесперебойно.

Жилюк закурил, и часовой, увидев огонек, резко окликнул:

— Кто там?

— Свои, — вяло ответил Павло.

Часовой подошел.

— Это вы, друже командир?

— Ну как? Спокойно? — спросил Жилюк.

— Да вроде. Я, правда, только заступил, но, кажется, тихо. Вот только… слышите? — И поднял голову. — Гудят и гудят…

Павло тоже посмотрел на небо, прислушался. Высоко-высоко курсом на запад шли самолеты. Их, видимо, было много, потому что гул слышался долго, а когда он отдалялся, где-то там, в расцвеченной звездами вышине, вдруг вспыхивали разрывы зенитных снарядов.

Часовой взглянул на Жилюка:

— Рехнулись, что ли? По своим лупят.

Жилюк ничего не ответил, несколько раз затянулся и молча пошел к лошадям. Он-то понимал, чьи самолеты летели на запад. Хотя немцы и кричат о развале советского тыла, но в действительности… Подошел к гнедому, с белым пятнышком на груди жеребцу, запустил руку в гриву. Конь поднял голову, потерся об него мордой. Губы его пахли травами, яслями, легкой влагой, и все это — ночь, конюшня, лошади — почему-то вдруг напомнило Павлу далекое-далекое время, когда не было ни войн, ни больших городов, ни бессонницы…

К дому, лучами фар ощупывая двор, подкатила машина. «Кого там еще принесло?» — недовольно подумал Жилюк и быстро вышел из конюшни. Каково же было его удивление, когда в вышедшем из машины он узнал Лебедя.

— Друже Лебедь? — проговорил Павло, идя ему навстречу.

— Не спится? — проговорил тот, узнав Павла. — К походу все готово?

— Все! — четко ответил Жилюк. — Изменений нет?

— Никаких! Выезжайте сегодня же, вас ждут… Закуривай, — протянул Павлу пачку сигарет.

— Только что бросил, — ответил Павло, но сигарету взял, помял ее пальцами. — Друже Лебедь, вы меня знаете… и не первый год. Можете мне сказать, что это за дело, на которое нас посылаете? Только мне…

Лебедь зажег спичку, прикурил сигарету, поднес огонь Павлу. Он словно собирался с мыслями, взвешивал: раскрыть Жилюку эту пока еще тайну или нет?

— Что ж, откроюсь. Но только тебе! — строго, доверительно проговорил и добавил полушепотом: — К нам едет главнокомандующий УПА. Будете его сопровождать от Копани к месту постоя. Намечается важное совещание… Но смотри не сболтни!

— Могила! — заверил Павло. — Вы будете на совещании?

— Да. Там и встретимся.

— Скажу откровенно, — проговорил после небольшой паузы Жилюк, — осточертела мне эта волынка.

Лебедь не мешал ему высказываться, и Павло, давно ждавший такого случая, дал волю своим чувствам.

— Никакой самостийности мы не добились, мы вообще ничего не добились. Немцы хозяйничают, как хотят, с нами не считаются, относятся к нам хуже, чем к собакам!

— Кампания еще не окончена, — вставил Лебедь. — Условия борьбы требуют некоторых жертв.

— Если бы некоторых… И если бы виден был конец этой кампании.

Лебедь вскинул на него быстрый взгляд, в котором Павло уловил недобрые огоньки. Знал, что бывает за такие слова. Но это же между ними, строго конфиденциально, они все же как-никак… пусть не друзья, так приятели. Доверил же Лебедь ему вон какую тайну…