Жили-были солдаты - [3]
— Послушайте, Брыкин, — сказал папа, — что вы сейчас делаете?
— Он пуговицы чистил, — сказал Миша и хотел добавить про Гашетку, но подумал: «Может, нельзя?»
— А шефство над моим сыном не возьмёте? — спросил папа. — А то, понимаете, у меня совещание, и я никак не могу. Возьмите шефство над моим сыном, Брыкин, и покажите ему солдат и пушки. Справитесь?
— Так точно, — сказал Брыкин. — Справлюсь.
— А ты веди себя как следует, — сказал папа Мише. — Я потом проверю.
— Я буду вести себя как следует, — сказал Миша.
Тут Брыкин взял его за руку, и они пошли.
— Что ты хочешь сначала посмотреть, — сказал Брыкин, — пробу, пушки, солдат или знамя?
— Пушки! — сказал Миша.
А потом подумал и сказал:
— Знамя!
А потом ещё подумал и спросил:
— Какую пробу?
— Как обед приготовили, — сказал Брыкин.
Они пошли к столовой, и там Брыкина ждал повар.
Военный повар был обыкновенным поваром. Военными у него были только сапоги.
Сразу было видно, как волнуется повар.
— Осторожно, Брыкин! Не упади, Брыкин! Здесь плохие ступени, Брыкин! Как здоровьице, Брыкин? Что пишут из дома, Брыкин?
Даже Мише, который вовсе не собирался снимать пробу, повар говорил:
— Ишь какой, Брыкин… Он с тобой, Брыкин? Ему дать компот, Брыкин? Он чей, Брыкин?
— Начальника штаба, — сказал Брыкин.
И повар сразу откликнулся:
— На, ешь компот.
Но Миша не стал есть компот, так как боялся пропустить, как Брыкин будет снимать пробу.
А Брыкин вымыл руки, надел белый халат и подошёл к плите.
— Хе-хе, — сказал повар, — щец — что надо…
Брыкин зачерпнул немного в тарелку, попробовал…
— Что надо? — спросил повар.
— Что надо.
Потом Брыкин попробовал гречневую кашу.
— Ты масло положи, — обиженно сказал повар. — Что же ты без масла пробуешь?
Брыкин положил. Каша оказалась тоже что надо.
А потом Брыкин попробовал компот.
— Ну, — тревожно спросил повар.
— Ну? — спросил Миша тревожно.
— Что надо, — сказал Брыкин.
И повар сразу потерял всякий интерес и к Мише, и к Брыкину. Стал командовать кому-то, чтоб резали хлеб. Раз вкусно, что же теперь беспокоиться? Надо теперь кормить.
Когда Миша и Брыкин вышли из столовой, Миша спросил Брыкина:
— А чего он вас про здоровье спрашивал? Вы что, болели?
— Нет, — сказал Брыкин. — Это он волновался.
— А чего он волновался?
— Вкусный обед или нет. Может, это только ему кажется, что вкусный, а я попробую и скажу, что нет… Вот он и волнуется. У него обеды всегда вкусные, но он всё равно волнуется. Такая уж должность — повар.
Тут они подошли к домику, где хранилось знамя, вошли, и Миша сразу увидел знамя: оно стояло на возвышении, под стеклом, а рядом был часовой.
Брыкин отдал знамени честь.
Миша тоже хотел отдать честь, но, во-первых, постеснялся, а во-вторых, не знал точно: отдают моряки сухопутному знамени честь или не отдают.
Миша посмотрел на часового. А часовой посмотрел на Мишу. У часового шевельнулись только глаза — сам часовой не шевельнулся.
— Здрасте, — сказал ему Миша.
Часовой не ответил.
— А он что, не дышит? — спросил Миша.
— Что ты, дышит, — сказал Брыкин.
— А не шевелится почему?
— А потому, что он — часовой у знамени. У знамени часовой не шевелится.
— И давно не шевелится? — спросил Миша.
— Вот, — сказал Брыкин, — скоро уже два часа.
И тогда Миша подумал, что часовой устал, наверное, не шевелиться так долго, и сказал Брыкину:
— А давайте принесём ему табурет. Он посидит немного, отдохнёт, а потом опять встанет и опять не будет шевелиться.
— Нельзя ему это, — сказал Брыкин.
И Мише показалось, что часовой хотел улыбнуться, но не стал.
— Нельзя ему, — повторил Брыкин. — Сядешь на табурет и уснёшь. А тут, сам понимаешь, знамя…
— Да, — сказал Миша, — понимаю. Знамя.
И тут вспомнил, что рассказывал ему папа про знамя, и ещё вспомнил про Гашетку, испугался и сказал:
— Дядя часовой, а дядя часовой…
Но часовой опять только шевельнул глазами.
— Ему говорить тоже нельзя, — сказал Брыкин.
— А мне можно?
— Тебе можно.
— Тогда пусть он не говорит, — сказал Миша, — я ему сам скажу… важное. Он слышит?
— Слышит, — сказал Брыкин.
И Мише опять показалось, что часовой хотел улыбнуться.
Миша сказал:
— Часовой, а часовой… Я знаю один случай — про то, как собака знамя съела. Часовой ушёл, а она прибежала и съела… У вас тут Гашетка бегает; она не съест?
— Нет, — сказал часовой.
— Он говорит?! — удивился Миша.
— Это я говорю, — сказал Брыкин. — Он не говорит. У нас, Миша, знамя не пропадёт. У нас не такие солдаты. Да и Гашетка не будет его есть. Ведь это солдатская Гашетка, и понимает: самое дорогое у солдата — знамя. Разве будет она его есть?
Миша подумал и решил, что, конечно, не будет: разве военная собака станет знамя есть?
— А можно, — сказал Миша, — я посмотрю на знамя вблизи?
— Можно, — сказал Брыкин.
Они подошли к часовому совсем близко, под сильные лампы, которые освещали часового и знамя, и Брыкин приподнял Мишу, и Миша вдруг увидел на знамени дырки.
«От пуль!» — сразу догадался Миша. И ещё увидел на красном полотнище орден. А какой — Миша не знал.
— Какой это орден? — спросил Миша Брыкина.
— Суворова, — сказал Брыкин. — Не так уж много знамён, которые носят орден Суворова. А теперь — пошли. А то часовому попадёт, что мы около него крутимся. У знамени никто крутиться не может: ни ты, ни я, ни командир… У знамени может быть только часовой.
