Жила в Ташкенте девочка - [14]

Утром Нияз вернулся к знакомому дому. Обошел вокруг забора, осмотрел ворота — никаких следов не нашел.

Хмурым вернулся он к Першину. А тот его за плечи обнял.

«Не горюй, Нияз. Винтовку для тебя мы и так добудем. И далеко они от нас не уедут со своим оружием. Попадутся».

— И попались? — с нетерпением спросил Вася.

— Нет. Так и не попались. Теперь думаю: ведь тогда предатель был в городе… Осипов. Может, он как-нибудь выпустил?..

— И все?

Нияз долго молчал, потом вдруг снова заговорил:

— Нет, не все. Однажды я приехал с Александром Яковлевичем из Чирчика. Я ведь так и остался у него переводчиком. Он комиссаром продовольствия был. Как-то стою на крыльце, смотрю: от Садовой на Гоголевскую заворачивает человек. Знакомый будто, а где видел — не помню. Говорит:

«Салам алейкум, Нияз».

«Алейкум салам».

«Оружие есть у тебя?»

«А что? Есть», — говорю и хлопаю себя по боку. А мне как раз вчера старый наган дали.

«Хоп майли, Нияз, — говорит этот человек. — Ты молодец, правильную дорогу выбрал. Только пора действовать. Если дальше медлить, неверные у мусульман все земли, сады, бахчи отберут. Сегодня при тебе этот неверный пес отобрал у бедного Раджаб-бая тысячу пудов керосина, пятьсот пудов риса. Надо кончать с Першиным. Сегодня же выбери подходящий момент и стреляй в него. Лучше сзади, в затылок. За его голову получишь тридцать тысяч рублей царскими деньгами. Перебросим тебя, хочешь, в Турцию, хочешь, в Кабул. Баем будешь, богато жить будешь».

Я стою и думаю: как мне его задержать — живым или мертвым? А тут на крыльцо выходит один русский парень, мой новый товарищ. Кричит:

«Эй, Нияз, иди, зовут тебя!»

Я не трогаюсь с места, а тот по-узбекски продолжает:

«Помни, Нияз, комиссаров бить — дело, угодное богу. Всех русских прогоним при помощи англичан, всех красноногих перебьем и такое государство создадим, большой пост тебе дадим, ты человек верный, тебя Череванов своим считает. О тебе сам мистер Бейли тоже знает».

Оглядываюсь, а на крыльце уже нет никого, товарищ мой в дом ушел. Думаю: «Как я его один возьму!» А наган мой незаряженный, и стрелять я еще не учился.

«Ладно, — говорю. — Ты приходи сегодня в семь часов к скверу, я с тобой поговорю. А сейчас мне некогда».

«Нет, сегодня я не могу. Завтра приду, не в семь, а позднее, вечером, когда стемнеет».

Першин сразу заметил, что со мной произошло что-то необычное. Я стал оправдываться, что не мог в этого басмача стрелять, патронов не было.

«И патроны у тебя будут, и стрелять научишься. А это хорошо, что не стрелял. Он нам живой нужен, у него связи большие. Завтра поможешь поймать его», — сказал Першин и опять обнял меня, — глухо закончил Нияз.

— Иринка, — сказала бабушка, — на тебе лица нет, уходи-ка ты прочь отсюда!

Но я с такой мольбой взглянула на нее, что меня оставили на месте.

— Дальше, Нияз, — торопил Вася. — Ну, что же ты замолчал? Поймали его?

— Поймали. Но он до допроса убежал. Выпустили. Теперь-то я знаю, кто это сделал: военком Осипов.

— Этот предатель? А что ты тогда не сказал! — воскликнул Вася, вскочив на ноги.

— Тогда я не знал, а потом понял, когда уже поздно было. Седьмого января меня в партию приняли. Першин меня рекомендовал. А девятнадцатого января изменник Осипов обманул Второй киргизский полк, перестрелял всех комиссаров, всех и его тоже.

— Дядю Сашу! — в отчаянии закричала я и, уже не в силах сдержать свои слезы, разразилась оглушительным ревом, зажимая себе рот ладонями.

Бабушка обняла меня и принялась успокаивать.

— Полно, полно, Иринка. О другом поговорим, — ласково шептала она, пока я изо всех сил подавляла слезы. — А где же ты сейчас живешь, Нияз? Один или с товарищами?

Нияз тоже был подавлен воспоминаниями. Но, услышав бабушкин вопрос, он перевел дыхание, потом, повернувшись ко мне, неожиданно улыбнулся:

— Не один, Ирина Васильевна. Я живу с теткой. Масма-апа меня разыскала. Когда горе у меня случилось, она пришла ко мне. В общежитие пришла. «Одна, говорит, я, некуда мне, Нияз, деться». Просто она меня очень жалела. Теперь вместе мы живем.

— Где же? — заинтересовалась бабушка.

— Недалеко от Черевановых в переулке дом стоял заколоченным, с маленьким садом. Ну, Масма-апа разыскала хозяина. У нее сбережения были, всю жизнь на старость копила. Хорошо, что серебром копила, взял этот владелец деньги. Это уже после того, как старик Череванов ее прогнал.

— Как так — прогнал? — возмутилась бабушка, отпуская меня.

— Ну не то что прогнал. Когда она меня проводила в родной кишлак, сидит утром на крылечке, завтрак для хозяина и садовника у нее готов. А Череванов вышел и говорит:

«Ну, говорит, кончилась твоя служба, Масма. Вот тебе жалованье, собирай вещи и ступай».

«Куда идти?»

Растерялась, заплакала. Хозяин подумал, вынул еще денег, дал ей.

«Если, говорит, продукты есть какие, забирай. Мы, говорит, вечером уедем, а ты сейчас уходи».

— Батюшки мои! Всю жизнь служила — и на тебе! — недоумевала бабушка.

Нияз рукой махнул:

— Вы, Ирина Васильевна, одно не забывайте: он — барин, она — прислуга.

— Все равно же дом пустой оставил. Ты говоришь, даже калитку не закрыли!

Тут Нияз посмотрел на бабушку и задумался.

— И правда… Может, со злости, что она меня в кишлак отпустила… Хотя он не знал. Она ему не говорила, куда я ушел.