Жила-была девочка - [9]

Уют, тепло, запахи и звуки нашего дома действуют на меня магически. Дома мне всегда становится так спокойно-спокойно, я чувствую себя здесь «на своём месте», как кубики в коробке. Почему как кубики? Потому что днём я с ними играю, и они яркими брусочками разбросаны по дому, серый котёнок пушистой лапкой перекатывает кубик с боку на бок, и, наверное, пытается понять, почему на одной стороне нарисован собачий хвостик, на другой заячье ушко, а на остальных вообще непонятно чьи глазки, ножки и ручки. Котёнку становится страшно, и он убегает в прихожую, громко барабаня маленькими лапками и поскальзываясь на паркете. Мне жалко котёнка, я беру кубики и складываю их в коробку по порядку, получается картинка: девочка с лейкой и собачка. И каждый кубик на своём месте, и всем хорошо и комфортно: и кубикам (потому, что они вместе и дома), и коробке (потому, что она заполнена, и ей не одиноко), и девочке с собакой (потому, что они встретились), и котёнку (потому, что он притих и замурчал возле мамы-кошки), и мне (потому, что всем вокруг хорошо). Я не знаю, как объяснить по-другому, я ещё маленькая для этого, я просто чувствую, что вот этот наш кирпичный дом с синей калиткой – моё место на земле, моя коробка, моя счастливая картинка жизни.

Вот я сижу на высокой жёлтой табуретке и пью тёплое молоко из большой кружки с шершавым краем. Передо мной на тарелке лежит огромный горячий, прямо из печки, пирог с фасолью. Я внимательно разглядываю его, и пытаюсь понять, почему пирожки, которые бабушка печёт на праздники, всегда маленькие и покрыты блестящей коричневой корочкой, а эти, будничные, начинённые капустой и фасолью, всегда такие огромные, невзрачные, но такие вкусные. В сто раз вкуснее, чем те – с повидлом и с яблоками. Ведь с повидлом – это совсем неинтересно, их можно купить и в нашем сельском магазине, и в электричке по дороге в город, а попробуй, купи где-нибудь пирог с фасолью. Нигде ведь не купишь. Но бабушка упорно считает, что гостям больше по душе маленькие и сладкие пирожки, как на картинке из книжки про Красную шапочку. Я пытаюсь сказать всё это бабушке, чтобы она поняла, но она не понимает, не улавливает моей мысли, а может быть, я правда непонятно объясняю. Если бы взрослые умели читать мысли детей, было бы намного проще. Хотя может быть и наоборот. Вот сейчас, например, я попросила «пить», и мне налили молоко. К тому же ещё погрели его в духовке, а мне хотелось именно пить – холодной воды из запотевшего алюминиевого ведра, которое стоит на веранде. Но я не стала сопротивляться, потому что, знаю, что бабушка старалась мне угодить, и ещё потому, что молоко – тоже очень вкусное. А если его подольше подержать в духовке, оно покроется коричневой пенкой и станет «топлёное». Я прошу бабушку сделать топлёное молоко, и бабушка с удовольствием ставит кувшин в духовку, радуясь тому, что у меня хороший вкус и аппетит. А если бы бабушка прочитала мои мысли, она узнала бы, что я вовсе не хотела молока для здоровья, а хотела ледяной воды «для простуды». Она бы тогда расстроилась, и рассказала бы мне историю про своего брата Петьку, который давно-давно, когда бабушка была маленькая, и когда была война, простудил горло холодной водой, и его на лошади везли аж до самого города в больницу. Эту историю я знаю наизусть, но каждый раз слушаю, и делаю вид, что слышу её в первый раз. Делаю я так специально, потому что вижу, что бабушке приятно вспоминать своё детство и своего маленького брата Петьку, которого потом на войне убили немцы.

Каждый раз, когда бабушка начинает говорить о немцах, мне становится до слёз жалко Петьку, я боюсь заплакать, и поэтому сосредотачиваю свой взгляд на столе, изучаю выцветшие розочки на белой клеёнке. И моментально отвлекаюсь на мысль о том, что я смогла бы нарисовать такую розочку, и на своём рисунке вернуть ей прежнюю яркость цвета, но у меня закончился альбом, и надо сказать об этом дедушке. Я знаю, он попросит посмотреть мои рисунки, чтобы понять стоит ли давать мне новый альбом, или может быть, я бездарь и зря расходую бумагу, которую делают из дерева. Но я не боюсь, что с этим у меня всё в порядке, и за мои рисунки дедушка поставит мне пятёрки на уголках страничек красным карандашом. Я горжусь этими оценками, потому что знаю, что действительно их заслуживаю, дедушка не станет просто так ставить пятёрки, потому что он самый честный, порядочный и справедливый учитель в мире. Об этом знает всё наше село. Мои дедушка с бабушкой когда-то работали в школе. И учили всех-всех: даже продавщицу – тётю Надю, даже председателя Егорова и участкового – Сергея Николаевича, и учили даже мою маму – свою дочку, которая сегодня приедет, потому что сегодня суббота.

Моя мама самая красивая. У всех детей есть мамы, но такой как у меня, ни у кого нет. Когда я смотрю на чужих мам, я чувствую, что мне несказанно повезло, потому что у всех мамы – это обычные толстые тёти с химией на волосах, а моя мама высокая, стройная в розовом плаще, с гладкими блестящими волосами шоколадного цвета. Она похожа на всех красавиц мира сразу. Точнее, это все красавицы мира похожи на неё. В журнале «Мода» все девушки одеты как мама, у дикторши из программы «Новости» такой же голос, а у певицы из передачи «Песня года» – мамина улыбка. Моя мама – яркая и красивая, как праздник. И каждый выходной я жду этот праздник. Но праздник, как говорят взрослые, не бывает каждый день. И я соглашаюсь с этим, потому что взрослые всё знают и всегда говорят правду. Видимо поэтому я не хочу с мамой жить в городе. Я знаю, что моё место здесь. И только здесь я счастлива.