Жила-была девочка… - [38]

Заканчивалась последняя декада сентября. С тихим шелестом падали на асфальт зарумянившиеся листья кленов, голыми стояли тополя. А на окраине города неповторимо ярким набором красок цвела осенним цветом роща. Было в этом цветении что-то волнующее и грустное. Казалось, что деревья, поняв, наконец, как мало времени осталось им носить свои одежды, поспешно нарядились во все, что было у них про запас, и теперь щеголяли сказочным богатством своих нарядов, впопыхах роняя на землю драгоценности и украшения, шумно негодуя на безжалостные наскоки ветра.

Редко бывала теперь Юлька дома. Еще в августе увезли на лечение маму, а вскоре уехал в Дом малютки и Борька.

Юлька не плакала, когда его увозили. В последний раз накормила перед дорогой кашкой, умыла, собрала в узелок немудреные Борькины вещи и игрушки.

— Поезжай, Боренька, там тебе будет хорошо. А я, как со своими делами управлюсь, обязательно приеду к тебе.

И опустела квартира. Если и приходила сюда Юлька, то только затем, чтобы отдохнуть, побыть одной, что-то взять или проведать Алевтину Васильевну и Александра Сергеевича.

А сегодня забежала, чтобы переодеться; ребята всей группой решили идти на прогулку в рощу.

— Юлька! — обрадовалась Алевтина Васильевна. — Ну заходи! Саша, Саша, ты посмотри на нее. Прямо на глазах взрослеет. Ай да Юлька, ай да молодец!

— Ну что вы, тетя Аля? — смутилась Юлька.

— Рассказывай, как твои успехи?

— Все хорошо, тетя Аля. Я к вам на минуточку. Мы в рощу собрались, вот я и…

— А тебе письмо!

— От мамы! — ахнула Юлька.

— От нее.

Юлька взяла в руки конверт и растерянно затопталась на месте. Просто нехорошо, невежливо, ничего не рассказав Алевтине Васильевне, уходить от нее. И в то же время ей так хотелось остаться с этим письмом один на один: слишком долго ждала она этой весточки от мамы.

И Алевтина Васильевна поняла.

— Иди, иди к себе, — чуть улыбнулась она. — Потом поговорим.

Юлька торопливо вскочила в свою квартиру, вскрыла конверт. Ничего особенного не сообщала мать, но Юлька перечитала письмо дважды. Мать писала, что живет она сейчас ничего, хотя первое время было трудно. Просила сообщить о Борьке и о ее, Юлькином здоровье, о том, как она живет и чем занимается.

Мало времени у Юльки, но отложить письмо, оставить его без ответа — это было выше сил.

«Дорогая мамочка! — торопливо писала Юлька. — Я живу хорошо и ты за меня, пожалуйста, не волнуйся…»

Как много событий произошло с тех пор, как уехала мама, как много надо ей сообщить: ведь теперь ее дочь не просто Юлька, а учащаяся городского профессионально-технического училища.

День, когда это произошло, она помнила до мельчайших подробностей.

Утром вместе со всеми она стала в строй перед большим красивым зданием ГПТУ. Форму им должны были дать потом, а пока все вновь поступившие стояли в своей одежде. Но рядом с ними, только отдельными группами, были в строю те, кто уже учился. И Юлька не могла отвести от них глаз. Девочки в одинаковых строгих темно-синих юбках, белых блузках и беретах, а мальчишки — в таких же темно-синих костюмах и белых рубашках с галстуками. Было все торжественно, по-праздничному. Играл оркестр. Их поздравляли с началом занятий, говорили хорошие слова о рабочих резервах и рабочей чести, и Юлька слушала внимательно, всем существом понимая их большой и важный смысл, и невольно старалась стоять в строю твердо, не шелохнувшись, вытянувшись в струнку.

Потом всем училищем ходили в музей завода, а после музея и на сам завод, где предстояло им работать после окончания учебы.

Они прошли по цехам, и Юльку удивило и обрадовало то, что в них почти не было шума. Лишь негромко гудели станки, возле которых стояли или что-то делали рабочие. Один из них, молодой и веселый, подмигнул ребятам, крикнул:

— Не робь, братцы! Я и сам петеушник.

И Юлька его почему-то запомнила.

А в некоторых цехах за маленькими столиками сидели девушки и женщины в белых халатах и белых шапочках и что-то делали. Что — Юлька не поняла, так как дальше стеклянных тамбуров их в такие цеха не пустили.

— Нельзя, — улыбаясь, пояснил им мужчина, бывший за экскурсовода. — В цехе не должно быть никакой пыли, чистота — как в операционной. Вот выучитесь — тогда милости просим.

— А что они делают? — спросил кто-то из мальчишек.

— Приборы.

— А какие?

Мужчина снова улыбнулся.

— Разные…

— А куда их ставят?

— На машины, на механизмы, на…

— А на космические ракеты ставят?

— Наши приборы ставят везде, где они нужны, — строго пояснил мужчина. — Если они необходимы, ставят и на ракеты.

— Ого!

Юлька не пропустила ни одного слова. «Разве можно плохо учиться, если сделанные твоими руками приборы вдруг поставят на космические корабли?» — думала она, слушая экскурсовода. И теперь обо всем этом торопливо, не обращая внимания на знаки препинания, подробно рассказывала матери. «Теперь нам уже дали красивую форму, которая мне очень идет…» Ой! Как же она забыла-то! Ведь не одна она в ГПТУ, а вместе с Гошкой. Упрямым оказался Гошка, забрал из школы свои документы и тоже сдал вместе с Юлькой, хотя она и уговаривала его не делать этого: он же почти отличник, ему в институт бы потом…