Жила-была девочка… - [20]

— Братик. Бра-тик!

— Ла-а-тик! — без всякой подготовки произнесла Татка, и такое торжество засияло в ее черных, как крупные бусинки, глазах, словно решила наконец-то Татка неимоверно трудную задачу.

Теперь Татка большая, сыплет словами вполне свободно, но до сих пор слова «Гоша» в ее лексиконе нет. Есть только «братик».

Этим словом она и встретила Гошку.

— Братик, а я чашку разбила. Ты не будешь сердиться?

— Как же это ты?

— На три половинки.

— На две, — поправил Гошка.

— Ну что-ты, братик! — заспорила Татка. — Я же знаю, на три. Одна вот тут лежала, другая — тут, — Татка для убедительности даже наклонилась, показала место на полу. — А третья — там.

— Ладно, — успокоил сестренку Гошка. — Не горюй. Я тоже раньше разбивал. Только запомни: половинок всегда бывает две.

— А у меня три получилось.

— Ну если три, то это не половинки, — объяснил Гошка. — Это просто три части. Поняла?

Татка была очень понятливой девочкой.

— Ага, — сказала она. — Когда две, то это половинки, и если три, то… троинки?

Гошка понял, что у наскучавшейся в одиночестве Татки накопилась масса разных вопросов и когда им наступит конец, не знает даже сама Татка. Поэтому сразу же перевел разговор на другое.

— Татка, скоро придет мама, а у нас ничего не убрано. Ты же видишь, что в доме творится?

— Вижу, — печально вздохнула Татка и обвела взглядом вокруг.

— Ну вот! — обрадовался Гошка. — Тогда на…

— …чали! — подхватила Татка.

Это был четко усвоенный ею сигнал к началу уборки, в которой, по твердому убеждению Татки, ей отводилась далеко не последняя роль.

Гошка торопился. Убрать в комнатах — дело нетрудное. Но был еще огород с десятками больших и малых грядок, на которых прямо на глазах лезли из земли сорняки. Это было поистине героическое племя. Их вырывали руками, рубили тяпками, топтали ногами, а они с удивительным оптимизмом тянулись к солнцу, обгоняя в росте все овощи, обходясь без полива, рыхления и всего прочего, без чего не хотела расти даже обыкновенная картошка. Был и сад. Небольшой, с десятком яблонь и груш, с вишневыми и сливовыми деревьями, с кустами смородины и крыжовника. И все это надо было привести в такое состояние, чтобы матери потом не возиться. Да и когда ей?

Закончив с уборкой в доме, Гошка установил подпорки под яблоневые сучья и взялся за искоренение сорняков, не обращая внимания ни на красоту вокруг, ни на неугомонный птичий писк в садовых ветках.

Мало времени в запасе у Гошки. Всего пять-шесть дней. А потом он уедет. На целых два месяца. Конечно, совсем бы неплохо отдохнуть летом где-нибудь в лагере или даже дома. Но матери одной приходится трудновато, и Гошке надо ей помогать. В прошлое лето он с удовольствием поработал в бригаде буровиков, приехавших в их район искать воду. Так они ему, во всяком случае, сказали. Нашли они воду или нет — для Гошки осталось тайной. По крайней мере, ни из одной скважины, что они набурили за лето, вода не хлынула ни разу. Но подработал он неплохо, хотя полевые в бригаде не платили. А на этот раз — с полевыми. Правда, придется куда-то ехать, но это уже не страшно. Только нужно перед отъездом все в огороде привести в порядок, чтобы не пришлось потом матери мучиться тут одной.

Вот и торопится Гошка.

…Мама пришла уже тогда, когда в комнатах был полный порядок и на плитке, под присмотром Татки, кипела вода.

— Ну как вы тут? — поинтересовалась она, ставя тяжелую сумку у двери.

— Хорошо! — доложила Татка. — Вода уже кипит, а братик в саду, рвет траву на грядках. А ты вкусненького чего принесла?

— Нет, Таточка! — вздохнула Мария Андреевна. — Иди к Гоше, скажи, чтобы он тебе морковку вырвал. И пусть идет домой.

— Вчера морковку… И сегодня морковку. Такая большая сумка и ничего в ней вкусненького… А морковка совсем еще маленькая, — вздохнула Татка, направляясь к двери.

Мария Андреевна промолчала. С тех пор, как не стало мужа, ох! как не просто было удовлетворять Таткины желания. Отец ведь никогда не приходил домой с пустыми руками — всегда что-то нес Таточке. Да и сама Мария Андреевна не забывала о дочери. А теперь лишних денег в доме не стало, и все реже и реже перепадало Татке «вкусненькое».

— Звала, мам?

Гошка, улыбаясь, стоял на пороге.

— Звала, — кивнула Мария Андреевна, выкладывая из сумки покупки. — Девочка Смирнова с тобой учится?

— Это Юлька? Со мной. А что?

Гошка встревожился: просто так мать не спросит.

— Ты с ней дружишь?

«Со шпаргалкой засыпалась, — подумал вдруг Гошка испуганно. — Но почему же она мне ничего не сказала? Вот это да!» Вздохнул, краснея, признался:

— Дружу.

— И как она?

— А ничего… Нормальная. — Теперь Гошка мучительно ожидал продолжения.

— Ты у них в квартире был?

— Нет. А что?

Мать долго молчала. И вдруг сказала:

— Нельзя тебе дружить с ней. Она очень плохая девочка.

— Это Юлька-то плохая? — удивился Гошка. — Ты что, мам?

— Молчи! — непреклонно сказала мать. — Дружить с ней я тебе запрещаю. Ты меня понял?

— Нет, — честно сказал Гошка. — Не понял.

— Она очень плохая девочка, — повторила мать.

— Этого не может быть, — уверенно сказал Гошка. — Я ее уже давно, целый год знаю. И она…

— Сейчас же прекрати спорить, — вдруг крикнула мать. — Я запрещаю тебе дружить с ней!