Куры там все белые и все разговаривают вместе, поэтому там страшный шум. Когда мы проходили по их помещению, они все вместе поворачивали шеи и спрашивали: «Кто-кто-кто? Куда-а, куда-а?»
А птичница Зина сказала, что они совсем не то говорят, а спрашивают у заведующей фермой: «Когда-когда-когда-а-а хорошие корма дадут?»
А потом прибежала одна девчонка и закричала:
«Где завфермой? Скорей! Там утята прилетели!»
Я не знал, что утята умеют летать, у них же такие короткие крылышки! Мы тоже пошли посмотреть. Оказалось, они прилетели не на крылышках, а на самолёте, в ящиках. Ящики раскрыли. Смешные утята: растопырили крохотные крылышки и побежали вперевалку. Теперь их будут на ферме откармливать. Мне хотели одного подарить, но Майка сказала: «Где его держать? Мы в автобусе его намучаем». И не взяли.
Мы там с Женей всё хозяйство на киноплёнку снимали. Он снимал, а я крышечку чёрненькую от аппарата держал. Женя сказал: «Всюду будем показывать, как первомайцы работают, чтоб у них учились».
Мама, там всходы на поле такие густые и зелёные, что я даже забыл, что осень. Как будто зелёная меховая шкура, нигде земля не просвечивает. Даже хочется погладить. Мне позволили выдернуть один росток, чтоб я увидал, как он растёт из зерна. Но уже никакого зерна там нет, оно уже все силы отдало стебельку, и листьям, и корешкам. А летом каждый росток станет колосом, а в колосе сложатся семена, а осенью их посеют, из них опять вырастут ростки и семена… Мамочка, ответь мне, пожалуйста, в письме: как сделалось самое первое зёрнышко, и ещё кто родил самую первую кошку? Я Майку спрашивал, она сказала: «Отвяжись с глупостями, некогда!»
Мама, а коровам в коровнике их коровий обед возят в висячих вагонетках по рельсовой подвесной дороге. А мне дяденька-дояр позволил, и я прокатился в такой вагонетке и чуть не вывалился, но всё-таки нет. А коров там много, их доят не как у нас соседка Люба, не руками, а электрической доилкой. Потом приехала длинная машина-молоковоз, всосала молоко в свою огромную бочку и увезла. А потом мы выступали в клубе. А наш Фёдор рассказывал про всякие машины. И про шахту. Он раньше в шахте работал. У него дед шахтёр и отец.
Мама, я Фёдора люблю. Он мой самый первый друг. Он уже совсем взрослый, нашей Майки на шесть лет старше, и у него борода. А Майка вредная, дразнит его из-за бороды. Он со мной занимается арифметикой, а Владик и Женя — русским письменным. А с Майкой мы не занимаемся, потому что сразу начинаем спорить… Мама, завтра мы уже приедем в районный центр Прудки…
Так Пышта в уме сочиняет маме письмо. В автобусе зажглись яркие лампы на потолке. А за окнами, над полями, ещё держится неясный, грустный свет. А может, потому он грустный, что Пыште очень захотелось увидеть маму? Где-то она ходит по горам в своей экспедиции? А он тут едет. Много земли и неба между ним и его мамой. Лучше не глядеть в окошко на тёмные поля, лучше глядеть на всё в автобусе.
В автобусе и вечером свои дела.
— Пышта, так и не надумал, что маме писать? Спать пора!
Пышта долго жуёт баранку. Не пошлют же человека спать с полным ртом!
Все заняты делами. Владик листает блокноты, там записаны его лекции, много цифр. А Женя вырезает в картоне сквозные буквы. Картон приложишь к бумаге, мазанёшь сверху краской — и пожалуйста: на листе готова печатная буква. Можно печатать плакаты, афиши, «молнии». Раз — и готово!
…Мы сегодня напечатали «молнию», мама. Женя с Майкой печатали, а я краску мешал. Там в «Первомайском» строится школа. Мы пришли, а каменщики сидят покуривают, сердитые-пресердитые. Увидали — на нашей машине написано: «Не проходите мимо!» — и говорят: «Хорошо бы вы, ребята, на растворном узле «молнию» вывесили! Они нам раствор не подвезли, мы кирпичи не можем класть, время теряем!» Мы поскорей напечатали «молнию». И наклеили. И видим — раствор везут на стройку. Мама, может, там лодыри, на этом узле? А может, люди из страны Неразберихи, не знают, когда нужно раствор везти?..
Пышта задумался и нечаянно проглотил последний кусок баранки.
— Проглотил? Ну, всё, ложись спать.
— А песни?
Пышта любит, когда поют песни. У Фёдора голос густой, бас. А у Майки — нежный, с колокольчиками. А когда поют «Пусть всегда будет солнце», последние слова отдают Пыште. Он поёт: «Пусть всегда буду я!»
Когда первый раз запел, Женя спросил:
— Мне почудилось, где-то грачонок вывалился из гнезда, верещит.
Пышта обиделся. Но Фёдор сказал:
— Пусть каждый человек поёт своим голосом!
И Пышта поёт своим голосом: «Пусть всегда буду я!»
— Ложись, Пышта. Сегодня песен не будет.
Ничего не поделаешь. Уже он доел вчерашние пирожки с капустой, они оказались жареными. Уже полил из чайника землю в консервной банке, он вчера посадил в неё черносливовую косточку. И вот Пышта лежит под одеялом, на котором пасутся голубые ослы и зелёные утята, и напоследок перемигивается через шофёрское зеркальце с Фёдором. О чём они перемигиваются? У них тайна. Вчера там, на брёвнах, Фёдор подарил Пыште подарок. Про него знают только они двое. Что за подарок? Это — мерка. Очень важная, нужная каждому человеку. Но невидимая. Она не метр, не километр, не грамм, не тонна, название у неё очень длинное, вот такое:
