Жиденок - [3]
Когда я научился писать, у меня появился весомый аргумент напечатать на бумаге первые известные мне слова. Тогда я впервые был допущен к «Каппелю» легально. Дедушка контролировал процесс.
Поскольку бабушка и дедушка берегли машинку, как зеницу ока, у меня к ней тоже выработалось невероятно трепетное отношение.
Я взрослел. Бабушка и дедушка старели. Потом дедушка умер.
У меня родилась Алиса. Дуся. Когда я доставал машинку из футляра и начинал печатать, Дуся стремительно ползла на звук и так же, как и я в детстве, норовила нажать на клавишу.
Потом не стало бабушки. У меня родилась Марточка. Муха, Мушка. Её наследственное стремление нажать на клавишу я тоже жестоко пресекал. Я берёг машинку.
Время ускользало, как песок из-под пальцев. Я женился и разводился, и снова женился, и снова разводился. Я перевозил машинку из семьи в семью, из города — в город.
Совсем недавно на свет появился Юлька. Мой сын. Я по-прежнему печатаю на бабушкиной машинке. А Юлька по-прежнему, маневрируя ползком между стульями и креслами, пытается подобраться ко мне и нажать на заветную клавишу. И я по-прежнему его гоняю…
Когда меня обуял писательский зуд, я сначала придумал название. «Жидёнок». Потом написал несколько страниц. Затем несколько рассказов. «Жидёнок» рос. «Жидёнок» увеличивался в объёме. «Жидёнку» стало тесно на тетрадных листках.
И тогда я достал бабушкину машинку. Я напечатал на титульном листе название.
И старая немецкая портативная печатная машинка «Каппель» № 0205236, которую мой дедушка подарил моей бабушке, засбоила. У неё стала западать и пропечатываться ниже строчки одна буква.
Буква «Ж».
— Дедушка, я похож на еврея?
— Нет. Но все евреи похожи на тебя.
Из глубокого детства
В школе я каждый день дрался. Вернее, в школе меня каждый день били. Потому что я — еврей.
Я не скрывал своей национальности. Нет, не так. Я не стеснялся её. Это раздражало тех, кто меня бил. Они добавляли к слову «еврей» разнообразные эпитеты, и это раздражало меня. Я лез драться. И меня били. Какие-то «кузи», «реввы», «ткачики», «кирнозы» и прочие жиганы нашего класса отстаивали чистоту славянской расы.
До девятого класса били меня, потом стал бить я. Просто в одной из драк я понял, что меня бьют по лицу, а я интеллигентно защищаюсь ударами по корпусу. Я понял, что от удара по лицу не умирают.
И дал по морде. Просто дал по морде. По разу я дал по морде каждому обидчику, и меня перестали бить.
Вымытый, накормленный и не отягощённый багажом знаний, я выдвинулся за пределы двора, в котором жили бабушка и дедушка. Я шёл в школу.
Мой маршрут проходил через двор, в котором обитал толстый отличник Жора Пузик.
Подходя к его дому, я замедлил шаг. У меня засосало под ложечкой, и сердце стало медленно перемещаться к пяткам. Потом я подумал: «Ну не будет же он меня караулить специально!» — и меня попустило.
Я ступил на вражескую территорию. И тут же увидел его.
Он смотрел на меня, как кот на селёдку. Он явно меня выпасал. Он мгновенно усёк мои душевные терзания. Улыбка прорезала его упитанную физиономию и коснулась красных ушей.
Как только мы поравнялись, Жора Пузик сглотнул слюну и, подбивая надутыми щеками мячики зрачков, произнёс:
— Ты б поторопился: последний поезд на Израиль уходит. Смотри, — опоздаешь!
Он тужился сказать что-то ещё, но вместо этого в недрах его тела возник булькающий звук, который, поднявшись по пищеводу, преобразовался в раскатистый, похожий на отрыжку, хохот.
Я отвернулся и в окне первого этажа увидел его благообразную бабушку. Она махала нам рукой и говорила что-то хорошее.
Когда мы с домашними обсуждали маниакально-депрессивный антисемитизм Жоры Пузика, мой дедушка высказал предположение, что это, вероятно, культивируется в семье. И сейчас, глядя на пузиковскую бабульку, я пытался понять, врождённый это порок или благоприобретенный.
Не придя ни к какому сколько-нибудь внятному выводу, я подумал, что день начинается как обычно, а это уже неплохо.
Между тем, Пузик громко крикнул бабушке: «Засунься!», спросил, выучил ли я стихотворение по украинской литературе, взял меня по-дружески под руку и повёл в школу.
На улице Чубаря, в девичестве «Садовой», нам перерезала дорогу одноклассница-нимфетка Ляля Ступор. Она была троечницей и хулиганкой. Ко мне Ляля испытывала двойственные чувства: с одной стороны, я её явно привлекал как представитель противоположного пола, с другой, — явно отталкивал как представитель противоположной национальности.
Ляля Ступор двинула портфелем в рыхлый живот Жоры Пузика, отбежала на безопасное расстояние и продекламировала:
Оскорблённый отличник заорал:
— Ступор, иди в жопу! — и добавил мне по-свойски: — Дура.
Нимфетка, в свою очередь, собрала в передней части полости рта ядовитую слюну и прицельно плюнула.
Но попала не в Пузика, а в меня. Я совершенно не умел ругаться и обиженно промямлил:
— Ля-яля…
Троечница сощурила глазки и фальшиво пропела на мотив «Чижика-пыжика»:
— Грязный и вонючий жид по верёвочке бежит!
Затем хулиганка стремительно ко мне подбежала, очень больно ущипнула за руку, очень обидно дёрнула за ширинку и умчалась вперёд.
Фантасмагория. Молодой человек — перед лицом близкой и неизбежной смерти. И безумный мир, где встают мертвые и рассыпаются стеклом небеса…
Сборник сказок, повестей и рассказов — фантастических и не очень. О том, что бывает и не бывает, но может быть. И о том, что не может быть, но бывает.
В книге собраны истории обычных людей, в жизни которых ворвалась война. Каждый из них делает свой выбор: одни уезжают, вторые берут в руки оружие, третьи пытаются выжить под бомбежками. Здесь описываются многие знаковые события — Русская весна, авиаудар по обладминистрации, бои за Луганск. На страницах книги встречаются такие личности, как Алексей Мозговой, Валерий Болотов, сотрудники ВГТРК Игорь Корнелюк и Антон Волошин. Сборник будет интересен всем, кто хочет больше узнать о войне на Донбассе.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…