Жестокий эксперимент - [40]

Я скоро превращусь в ледышку. Или заболею.

Из очередной неприметной темно-серой иномарки вышел представительный мужчина. Типа топ-менеджера. Нет. У топа должна быть машина покруче, а эта была простенькой и никак не тянула на кругленькую сумму. С пассажирского сидения вылезла девушка: светлые волосы по лопатки, серое пальто, черные брюки, каблуки. Прямо модель с обложки. Правда, ее лица я не разглядела.

И тут меня осенило: это он. Мой врач. Даже сердце забилось чаще и задрожали руки.

Пара быстро прошла в подъезд, дверь за ними захлопнулась. Да я бы и не стала подходить к доктору при его жене. Мало ли что она подумает, будет нервничать на пустом месте.

Во вторник случилось то же самое: Дмитрий Игоревич быстро прошел к подъезду вместе со своей женой-моделью. Только я уже караулила его не с пяти часов, а с половины седьмого. Хоть не замерзла.

В среду он вообще не появился. Я села на лавку возле его дома около семи и мерзла до десяти, а потом испугалась, что мной заинтересуется какой-нибудь маньяк. Впрочем, я и сама походила на маньяка.

В четверг Дмитрий Игоревич приехал в семь, поставил машину на свое место, вышел и помог вылезти маленькой девочке. Мне показалось, что ей лет пять-шесть, не больше. Я только вздохнула, провожая их взглядом.

В пятницу Дмитрий Игоревич вышел из машины один. Я даже не поверила своей удаче и не сразу его окликнула. Рванула с места и начала выкрикивать его имя, когда он подошел к подъездной двери.

Он замер, уставившись на меня.

– Пожалуйста, я хочу всего лишь поговорить, – вырвалось у меня, и он отпустил подъездную дверь. Домофон перестал противно пикать.

– Вы помните меня? Я была вашей пациенткой.

Меня трясло, и бешено колотилось сердце.

– Да, помню. Пойдемте в машину. Вы, похоже, замерзли.

Замерзла – это не то слово. Я продрогла до костей. В тот день было особенно холодно.

Он помог мне сесть на пассажирское сидение, а сам сел за руль, отложил портфель на заднее сиденье и включил свет в салоне. Выглядел он очень даже хорошо. Нет, не салон, а Дмитрий Игоревич. Темно-синее пальто, полосатый шарф, очки. Будто он в офисе работает с такими же мажорами, а не с психопатками вроде меня.

Видок наверняка у меня был так себе: красный нос, шапка набекрень, из-под нее торчат спутанные волосы. Вообще-то я не видела себя в зеркало, но последнюю неделю выглядела именно так, когда заходила домой. Я сошла с ума, но мне хотелось кое-что узнать.

– Я провела в Институте семь лет.

– Да, верно.

Подумала, что стоит вывалить все и сразу, чтобы не занимать его время.

– У меня за эти годы родился ребенок?

– Зачем вам знать?

Он был спокоен. Надеюсь, в кармане его пальто нет заряженного шприца. И он точно не сможет позвать санитаров: они остались в Институте.

– Хочу знать, что происходило с моим телом. Я прошла обследование у гинеколога.

– Подумайте сами. Вашему ребенку сейчас может быть год, два, три, пять. Он уже в другой семье.

Он выдал заготовленные фразы. Такие ситуации, видимо, уже случались, и он знал, что говорить. Но сейчас мы не в казенных стенах. Пожалуйста, Димка, хоть на полчаса превратись в человека и скажи мне правду.

– Я была суррогатной матерью?

Он не ответил, и это было хорошим знаком. Что-то в нем происходило, пока он стучал пальцем по рулю и смотрел сквозь лобовое стекло. Ну же, мерзкий Институт, убери щупальца. Позволь своему верному слуге ненадолго отключиться от жесткой системы.

– Это был мой ребенок?

Я могу задавать вопросы, а вы будете всего лишь кивать. Пожалуйста, мне нужна правда. Не знаю, что буду с ней делать. Наверное, просто хочу убедиться, что существовала в течение семи лет, которые Институт стер из моей памяти.

Дмитрий Игоревич взглянул на меня:

– Мы об этом не говорим пациенткам, но почти все женщины, которые заключают контракт на длительный срок, несколько раз беременеют и рожают как минимум одного ребенка. Вы беременели четыре раза. Три раза вам делали аборт на разных сроках.

Он помнит, что со мной происходило.

Я готова слушать. Пожалуйста, не умолкай!

– Вы хотели знать правду, а она такая. Слишком жестокая для наших пациенток. Каждой женщине делают от трех до пяти абортов. Каждая рожает один или два раза.

Доктор смотрел на меня, и это давало мне надежду, что он говорил правду.

– А что с моей четвертой беременностью? Я родила?

Здесь нет никого, кроме нас. Никто не услышит этого разговора.

– Да, вы рожали один раз естественным образом. Вы были в сознании и во время беременности, и во время родов. Не беспокойтесь, вы ни с кем не вступали в интимную связь. Была проведена несложная процедура, вам просто ввели биоматериал.

– Кто родился?

Он отвернулся и уперся взглядом в лобовое стекло.

Давай продолжим, все так неплохо началось. Пусть правда звучит страшно, и от нее меня потом бросит в дрожь, но я ее жду. Я желаю ее услышать.

– Девочка вроде бы. Извините, я не помню.

Он сказал это искренне. Вряд ли можно запомнить все подробности многочисленных экспериментов, которые ставились над его пациентами.

– Сколько ей сейчас?

И снова между нами повисла давящая тишина.

– Я не пойду жаловаться на вашу контору и не стану влезать в семью своей дочери. Просто хочу знать.