Жестокий эксперимент - [19]

Шрифт
Интервал

– И еще у нас родилась дочь.

Доктор поднял брови. Похоже, он был удивлен. Неужели предыдущее пробуждение мне приснилось? Дмитрий Игоревич все писал и писал что-то в мою карту. Надеюсь, не краткое содержание нашего разговора. Я не выдержу такого стыда!

Он, наконец, оторвался от карты и взглянул на меня. Я отвела взгляд. Сжала слабыми пальцами белый пододеяльник.

– Что еще вы помните?

– Достаточно и этого.

Не хотелось говорить. Я не знала, что правда, а что нет. Может, и это пробуждение мне только снилось.

– Вы были под действием препаратов семь лет. Это большой срок. Вы наверняка помните еще что-то. Мне важно знать. От этого будет зависеть, насколько успешно вы будете восстанавливаться. Пока я вам назначу витамины.

А что ты сделаешь, док? Почистишь мою память? Пускай я помню какой-то несвязный бред, но это лучше, чем ничего. Лучше, чем проснуться и осознать, что семи лет твоей жизни больше нет. Они ушли безвозвратно. Я хочу помнить хотя бы сны. Пусть и безумный, но это тоже опыт. Я чувствовала жар солнца на ненастоящей палубе и липкий холод, когда вся мокрая бежала под дождем через лес. Слышала звуки: сперва галдеж толпы, потом вой сирены. Ощущала запахи. Свежий морской бриз отрезала вонючая хлорка. Помнила кисловатый вкус коктейля, который пила на корабле. Я проснулась в точно такой же палате. Рядом был ты, док. И я помню все, что ты мне говорил.

Я пролежала, глядя в потолок и терзая себя за безответственный поступок, до самого ужина. Мне не стоило отдавать свое время. Следовало хотя бы прочесть контракт перед тем, как поставить туда свою подпись. Я доверилась улыбающейся девушке-администратору, которая рисовала слишком яркие картинки из моего будущего. Мне обещали просторную трешку в хорошем районе, счет на сумму, достаточную для начала самостоятельной жизни, и бесценный вклад в науку. На науку мне было плевать. Квартира и деньги, с помощью которых я смогла бы стать свободной, – вот, что мне было нужно. Тогда, семь лет назад. Не сейчас.

Сейчас я поняла, что поступила глупо. Следовало дать матери возможность достучаться до моего рассудка. Мы же вылили друг на друга по ведру помоев, и я совершила необдуманный поступок. Оказалась здесь, в этой белой холодной палате.

Мне принесли макароны с котлетой и сладкий чай. Было действительно вкусно.

Я походила вокруг своей кровати, поглядела в окно и высунулась в коридор. Никого. Белые стены, закрытые двери. Там было так же пусто, как и в моей душе.

Кто-то вдали негромко хлопнул дверью, и я вернулась в палату. Спустя минуту ко мне заглянул доктор.

А как же семья и все такое? Наш роман и общий ребенок остались в моих снах, так что же, док, ты не спешишь домой?

– Как вы себя чувствуете? – он прошел к столу, раскрыл небольшой тонкий ноутбук и принялся стучать по клавиатуре.

– Паршиво, как и утром.

Он на секунду оторвался от ноута и взглянул на меня.

– Выглядите вы лучше, чем утром.

Ну спасибо! Слишком уж он был вежливым. До тошноты.

– Вы что-нибудь вспомнили?

– Нет.

Я села на кровать. Он повернулся ко мне. Не было в его спрятанных за очками глазах участия, которого я так жаждала. Мне хотелось, чтобы кто-то посочувствовал мне и моей потере. Не напирал бы на дурные поступки и ошибки, а просто по-человечески сказал бы, что все образуется.

– Вы почистите мою память?

К чему юлить? Я хочу знать правду. Дмитрий Игоревич сидел на стуле между мной и ноутбуком.

– Я всего лишь проанализирую ваши воспоминания и помогу вам понять, что произошло на самом деле.

На самом деле мне больше не двадцать два, а двадцать девять. Мне скоро исполнится тридцать, и это вовсе не радостный юбилей. Я буду реветь и сожалеть об отданном времени до самой смерти.

Доктор, наверное, понял, что я не готова делиться сокровенным, закрыл ноут и повернулся ко мне.

– То, что вы помните, вероятно, снами не является. Скорее всего, вы помните обрывки рабочего процесса. Эксперименты. Мы вместе восстановим всю картину целиком. Я расскажу о том, что с вами происходило на самом деле.

Просто начни с начала, док. Расскажи, что было в течение всех семи лет. Опиши день за днем, час за часом. Мне это важно знать. Правда.

– Ваш браслет…

– Зеленый. Вы спрашивали.

– Именно. Сейчас вы воспринимаете реальность такой, какая она есть.

– Почему после первого пробуждения вы мне не вкололи, что следует, чтобы я воспринимала все, как надо?

– Наш мозг устроен чуть сложнее, чем вы можете себе представить. Пробуждение должно быть мягким.

Куда уж мягче!

Он встал, сунул руки в карманы и прошел к окну.

– Во время экспериментов вы не спали, однако не должны были запоминать все, что с вами происходило. Это связано с болью, побочными эффектами и…

– Я бы хотела запомнить. И боль, и все остальное.

Снова меня начало душить отчаяние. Я хотела вырваться из этих белых стен и начать изучать изменившийся мир самостоятельно или с помощью родных. Не с этим врачом. Если он когда-то и разбудил во мне какие-то чувства, то сейчас они снова заснули и не желали пробуждаться.

– Такое случается с нашими пациентами. Я пропишу вам легкие успокоительные. Поверьте, я не причиню вам вреда. Институт благодарен вам за то, что вы стали частью наших исследований.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.