Жестокий эксперимент - [12]
– На сегодня достаточно, – отрезал доктор и захлопнул мою карту. Он стал пугающе серьезным, а мне еще много чего хотелось выяснить.
– Вы вернете личные вещи?
В день заключения контракта у меня были деньги, телефон и целая куча полезных мелочей. Вряд ли по их плану тут до сих пор дежурит таксист, который не берет с пассажиров денег.
– Да. Когда придет время.
Тупой робот!
Он тут же сослался на поздний час и других пациентов. Я не видела на этаже других пациентов! Даже не уверена, что они существуют! Док, я тут. Мне нужен мой телефон. Хочу позвонить или написать кому-нибудь из прошлой жизни. Желаю побыстрее вернуться в мир, из которого выпала на семь долгих лет. Так помоги же мне!
Доктор поднялся и вернул стул на место.
– Вы получите телефон после нескольких занятий со специалистами из реабилитационного корпуса.
Бездушная машина! Ну и катись к другим пациентам!
Пару дней я провела в больнице. В той самой палате. У меня взяли кучу анализов и сообщили, что все в порядке. Чувствовала я себя неважно. Жаль, что нет таблеток для облегчения душевных страданий. Других пациентов я все же встретила. Они и вправду существовали и лежали в точно таких же палатах, как и я. Одной женщине, Марине из соседней палаты, оставалось провести в этом корпусе последнюю ночь. Ей было радостно осознавать, сколько полезного она сделала для других. В основном, конечно, для своей младшей дочери, из-за которой она тут оказалась. Малышке должны были оплатить серию дорогостоящих уколов, но как все прошло, хорошо ли себя чувствует девочка, Марина не знала. Ей, как и мне, не отдали телефон. Она просто слепо верила в чудеса, которые творила современная медицина, и прочий бред, которые несли доктора. Я пожелала ее дочери скорейшего выздоровления и больше с ней не общалась. Ни к чему мне было грузить себя тяжелыми историями других людей. Надеюсь, с Марининой дочкой и вправду все в порядке. Не хочу думать о плохом.
Я старалась держать себя в руках и не показывать своему врачу, что творилось в голове. Дмитрий Игоревич еще несколько раз меня допрашивал, опять выпытывал подробности про Екатерину и про то, что она мне говорила. Спроси у нее сам, док. Или она ни черта не помнит? Вряд ли можно забыть ситуацию, когда поздно вечером к тебе в дом приходит грязная беглянка и несет какой-то бессвязный бред.
Перед выпиской из больницы я спросила у доктора о своих родственниках. Я уже получила бумажку-направление и сидела на застеленной кровати в ожидании, что меня кто-то проводит в реабилитационный корпус. Не пойду же на улицу в дурацкой ночнушке. Я в ней похожа на воздушный шар.
– Вы оставляли контакты родителей, – ответил Дмитрий Игоревич. Он стоял ко мне боком, спрятав руки в карманы и глядя в окно. Сквозь вертикальные жалюзи было видно автостоянку. Ту самую, через которую я бежала вместе с Михаилом.
– Они мной интересовались?
– Нет.
Он повернулся ко мне и поправил очки. Не чувствовала я в нем души. Я была для него очередным рабочим днем. Это в моей жизни произошли изменения, не в его.
– С ними что-то случилось?
– Вам предстоит это узнать.
Слушай, док, выключи уже своего внутреннего робота! Просто дай мой телефон. Я позвоню им сама!
– Хочу забрать свой телефон.
– Еще не время.
Бездушный автомат! Даже люди в моем сне про корабль и побег из больницы были куда реальнее! Может, я все еще сплю?
Медсестра принесла одежду: джемпер, штаны и кеды безликого серого цвета. Ни узора, ни рисунка. Даже логотипа Института не приклеили. Трусы с носками были из каких-то скользких материалов. Медсестра терпеливо ждала, пока я напялю на себя все эти дрянные шмотки, и глядела в окно. А я старалась не проронить ни одного ругательства. Этот Институт тратил кучу денег на вознаграждение таким, как я, и закупал одежду в вонючем подвале. Нитки торчали отовсюду. Надеюсь, за несколько дней эти тряпки не разойдутся по швам. Носки точно не доживут до вечера. На новом месте ведь будет что-то на смену?
Я наконец оделась. Медсестра заулыбалась и проговорила, что я отлично выгляжу. Вранье! Эта дамочка в белом халатике просто запрограммирована выдавать шаблонные фразы в определенный момент.
Медсестра проводила меня в реабилитационный корпус. Это было серое унылое здание, такое же, как и все остальные корпуса. Единственное, что отличало это архитектурное недоразумение от других, – небольшой парк, разбитый на заднем дворе. За парком – забор, за забором – лес. Прямо-таки санаторий.
Корпус, куда меня привели, напоминал дешевую гостиницу. Длинные обшарпанные коридоры вмещали несколько десятков дверей. Никаких картин или комнатных растений тут не наблюдалось. Ничего не сделали, чтобы хоть попытаться добавить уюта. Сюда же селили людей, которые проспали лучшие годы! Всего несколько картин, более теплая краска на стенах, тюль и шторы вместо пыльных жалюзи преобразили бы этот безжизненный коридор.
В моей комнате на прикроватной тумбочке лежал листок с расписанием занятий и часами работы столовой. Меньше всего на свете хотелось посещать какие-либо занятия. Я просто хотела уйти! В шкафу имелась сменная одежда. Джемпер и штаны были свернуты и сложены стопочкой. Не было нужды вешать их на плечики: ткань, из которых их сшили, не мялась. Долбанная синтетическая синтетика! Окно прикрывала серая занавеска. Тюль тоже был серым. Почему никому не пришло в голову, что серые тона всюду наводят скуку? Где же краски? Хоть бы картину какую повесили. Распечатали бы что-нибудь на цветном принтере и сунули в самую дешевую рамку. Это было бы лучше, чем голые белые стены, серая мебель и серый синтетический текстиль.
Молодая женщина, искусствовед, специалист по алтайским наскальным росписям, приезжает в начале 1970-х годов из СССР в Израиль, не зная ни языка, ни еврейской культуры. Как ей удастся стать фактической хозяйкой известной антикварной галереи и знатоком яффского Блошиного рынка? Кем окажется художник, чьи картины попали к ней случайно? Как это будет связано с той частью ее семейной и даже собственной биографии, которую героиню заставили забыть еще в раннем детстве? Чем закончатся ее любовные драмы? Как разгадываются детективные загадки романа и как понимать его мистическую часть, основанную на некоторых направлениях иудаизма? На все эти вопросы вы сумеете найти ответы, только дочитав книгу.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.