Жестокий броманс - [3]

Я ему:

– Шота – это грузин, а Хачик – армянин. А я русский, и меня зовут Иван. Очень странно, что вы меня приняли за какого-то Шоту. Если не заметно, я блондин и у меня голубые глаза.

И он меня куда-то ведет. Ну, я сразу вкурил, что с этим парнем что-то не так. Какой-то он ебанутый. Такому ничего не стоит меня усыпить, сделать нетрадиционные отношения и расчленить. И я его спросил, все ли пункты намеченной программы он намерен выполнить за двести рублей. И он ответил, что готов сделать даже больше, если я буду слушаться. На что я сообщил, что мне похуй, так как я все равно конченый. По дороге я упал раза три, он меня поднимал. Мы дошли до парадной с дырявыми ступенями и чугунными перилами, у него еще дверь была обита какой-то хренью под кожу и высокая, широкая такая, как во всех домах без капремонта. Он меня затаскивает внутрь. Там никого нет – то ли у него отдельная квартира, то ли все уехали. Под ногами паркет елочкой, на потолке лепнина. В спальне на полках везде книги и такие маленькие пластмассовые фигурки. А на кровати большие, длинные подушки с нарисованными мальчиками в матросках. Я еще решил, что здесь, наверное, его дочка живет. И озвучил это.

Он:

– У меня детей нет и никогда не было. А свою благоверную я выгнал, потому что она сидела дома, жирела, наглела, тратила мою зарплату и даже не кормила. А когда я все-таки потребовал обед из трех блюд, сказала: «В столовку сходи, не жди тут разносолов». А когда женился, думал, она идеальна. Ну просто женщина мечты… Хочешь гуся?

– В каком смысле «хочешь гуся»? В том самом или пожрать?

И он меня отвел в гостиную, где лежал этот самый гусь с яблоками на блюде, и еще принес какого-то красного соуса, не то из клюквы, не то из брусники. Я ем, этот сидит смотрит. На столе полно бутылок со всяким дорогим бухлом. Я спрашиваю:

– У тебя гости были?

Он:

– Никто, блядь, не пришел. То у тебя куча друзей, то ты нихуя никому не нужен, когда у тебя проблемы. Всем похуй.

Я:

– Точно, всем похуй. А ты мне наливать не собираешься? Ну и, там, клофелина подсыпать, чтобы иметь доступ к телу?

Он мне налил всего на донышке. Я выпил, но не вырубился. Наверное, клофелин был хуевый. Я озвучил эту мысль. Если я буду в сознании, мне будет некошерно помирать. Я хочу, чтобы он меня тщательно убил, а не на отъебись.

Он:

– Хорошо, я тебя очень тщательно убью. Но сначала надень кое-что. – И приносит мне наряд горничной.

Я честно сказал, что эта херня на меня не налезет, поскольку я поколение селфи и всю жизнь сижу за компом, а стройности это не добавляет. Так что пусть он представит, как я это надел, а я останусь в чем был.

Он:

– Так не интересно. Тогда будешь со мной мультики смотреть, а я тебе за это дам триста убитых енотов.

Оказалось, что убитые еноты – это валюта СШП. В девяностые ее называли «условные единицы». Триста долларов для меня – огромная сумма, мне на карманные расходы никогда не давали больше пятихатки. Он поставил мультик про членодевку в костюме горничной, которого мучил педофил. Я смотрел и ел гуся. Где-то с пятой минуты глотать гуся было все сложнее. Потом я уже из чисто спортивного интереса натянул костюм горничной. Он даже застегнулся, только я в нем не мог дышать. Говорю:

– Давай, расчленяй. Потому что я конченый, а мир вокруг – говно. Домой я не вернусь. Все заебало.

Он говорит:

– Мальчик, ты спятил? Не буду я тебя расчленять, пофоткаю и все. Мы с приятелем из Москвабада поспорили, сможет ли среднестатистический школотун надеть костюм горничной и выполнять приказы хозяина. Ну, в смысле, насколько может быть реалистичен сюжет мультика, пойдет ли школоло на такое, – и достает айфон.

Я ему:

– Ах ты, ёбань! Я думал, ты нормальный, уважающий себя маньяк, а ты какое-то офисное быдло, которое не способно даже зарезать мальчика, когда он сам просит! Ваше поколение всё тоже конченое! Ты какого хуя, сука, развелся с женой и не сделал мне друга? Почему я должен сосать под столом у фарходов, если ты ипаный эгоист и не думал о будущем своей страны? Ты, блядь, живешь для себя, а обо мне ты подумал?

Он, по-моему, перессал от такого монолога.

Я поправил чулки и продолжаю:

– Как ты, сука, думаешь, почему к тебе никто не пришел? Потому что у тебя, сука, нет настоящих друзей! Тебе, блядь, нужны не друзья, а рабы, тебе же насрать на других людей! И им на тебя насрать! Тебе в твоем офисе пиздят, как ты для них нужен и важен, а сами только и думают, как подсидеть. И бухают они с тобой только потому, что корпоратив. Они все тебе врут, понимаешь? А если бы ты сделал ребенка, я бы щас пошел с ним в ипаный бургеркинг, понял? И мне от тебя надо только двести рублей, а своих убитых енотов в анал себе засунь!

Он снимает на айфон, как я выступаю, и ржет.

Я говорю:

– Ну снимай, снимай, отморозок, тут и спаивание несовершеннолетних, и развратные действия, и вся нетрадиционная хуйня. Так что тебе по-любому придется меня убить. Потому что ты, сука, не сделал сына. И теперь меня гнобят разные маги и фарходы, а я изгой в своей стране.

Окончив речь, я уже сам себе налил и сел, отчего корсаж костюма горничной нахуй треснул по всем швам. Венский стул неприятно холодил мои ляжки.