Жестокий броманс - [23]

Он сел на кровать и такой:

– Это у меня ОКР, так что я оказал тебе честь, положив свои стерильные вещи на следы твоей спермы. И на следы спермы твоих малолетних сожителей.

– Катин папа, ты совсем с приветом? Ты эти тряпки в лабораторию понесешь?

– Дима-педофил, веришь ли, мне насрать, что ты там о себе возомнил. У меня есть видео с двумя подростками на фоне этой кровати и обоев. Которое ты же мне и прислал.

– И где на этом видео я? По-моему, все логично: два подростка из неблагополучных семей украли ключи и трахались в чужой квартире, пока хозяина не было дома. Потом эти ключи у них украла твоя дочь. Есть возражения?

– И как к ним попали ключи?

– Ну, видишь ли, в январе я их вытащил из Фонтанки. Логично, что я дал подростку свое пальто, поскольку он замерз. А подросток опустил руку в карман и нащупал ключи. Возможно, рефлекторно. Возможно, этот ваш Денис страдает клептоманией и приходит в дом, когда меня нет.

– Да ты просто герой, детишек спас, – Катин папа расстегнул ширинку. – Думаешь, я буду заводить дело на такую мразь? Оно мне надо? Я тебя, сука, научу взрослых любить!

Я уронил стакан.

Катин папа ходит в качалку, я тоже. Весим мы примерно одинаково. Но этот сукан зарядил мне по яйцам. Я только и успел простонать:

– Дерешься как баба…

А этот пидор уже держал меня за волосы. Я сказал, что нахуй откушу его отросток, если он посмеет это сделать. Я, несмотря на боль, схватил с полу осколок. Этот сразу меня отпустил.

Говорю:

– Ну и как, научил меня взрослых любить?

Катин папа застегнулся. И такой:

– Скоро ты будешь умолять, чтобы я позволил тебе сосать. Скоро тебе объяснят, что к чему.

Я тоже приосанился:

– На что ты намекаешь? Что меня опустят? Лично я в это не верю. Пара звонков нужным людям – и опустят тебя.

– Нет, Дима, ты очень сильно ошибаешься, опустят тебя. Ты уже сам себя опустил, когда творил такие мерзости с детьми.

И смотрит на меня жалостно, чуть не плачет. И точно, плачет:

– Дима, блядь! Я не мог себе представить, что ты докатишься до такого!.. Ты меня даже не помнишь!

– С хуя ли я должен помнить разную сволоту?

– Дима, ты совсем дурак? Я отрастил волосы.

– Прости, у меня плохая память на лица.

– Когда Аня умирала, я тебе звонил, а ты сказал, что занят!

Я пытался вспомнить его морду и прикидывал, у кого из знакомых умерла жена. Кажется, несколько лет назад жена померла у Лехи. Он возил ее в Израиль, потому что там «медицина лучше».

– Леха, поверь, я никогда в жизни не ебал детей, – я не был уверен, что это Леха, но, кажется, попал в цель. Я принес ему еще выпить и собрал осколки с полу.

Леха совсем расклеился, часа три рассказывал, как мучилась его Аня. В другое время я бы его попросил заткнуться, но пришлось терпеть. Да, он понимает, что избаловал Катю, но она – его единственный ребенок. Он не представляет, как жить дальше после этой трагедии, он не может забыть Аню, она была для него всем. Я тоже тяпнул, разрыдался и сказал, что не могу забыть Оксану. – Ты же сам ее выгнал, дебил, – всхлипнул Леха.

– Я был для нее пустым местом, – всхлипнул я. – Вот это еще хуже, чем смерть.

Леха полез обниматься. У меня заурчало в животе от ужаса.

К счастью, ему позвонила Катя. Он врубил громкую связь и долго обещал, что поставит злого дядю на колени. Катя его ругала за то, что опять накидался, и спрашивала, когда он, наконец, повзрослеет. И так она его ругала, пока не сел телефон.

– Они ей хотели все вырезать – яичники, матку и даже влагалище. Но она отказалась, из-за меня, представляешь? И тогда метастазы пошли в кишечник… – снова начал Леха.

– Я думал ее тупо повоспитывать, а эта дрянь через месяц переехала к другому мужику! И ему, представь себе, насрать, умеет ли она готовить! У них домработница! Она не могла просто сказать мне, что надо кого-то нанять?

– А я сам готовлю… – Леха вытер нос подушкой. – Катя не умеет. Ей надо учиться, заниматься саморазвитием, а не у плиты стоять. Ты, Дима, нихуя не понимаешь в женщинах.

– Леха, пойми, если ты сам зарабатываешь, сам готовишь, сам убираешь и сам дрочишь… Короче, они не нужны.

– Дима, тут важно другое. Если они сами зарабатывают и крепко стоят на ногах, зачем им готовить, убирать и давать тебе?

К консенсусу мы так и не пришли. Леха заснул на моей кровати. В полночь к нам ломилась школота, но я не открыл.

Катин папа проснулся и попросил водички. Я сообразил, что попить в доме нет. Он надел мою футболку, я тоже что-то надел, и мы вышли в душную ночь, с тяжелым запахом сирени и черемухи. Я пожаловался Лехе, что насажали этой ебаной сирени, дышать нечем.

Он такой:

– Дима, ты как старая дева. Сколько лет не ебался?

Я ответил:

– Не твое дело.

Он такой:

– Понимаю. Я бы мог, но это все не то. Не то, понимаешь?

– А что такое «то»?

К нам подскочили Денис и Фарход.

– Вот у них то самое, – объяснил Катин папа. – На самом деле насрать, что они однополая пара. Эти парни тупо на одной волне, а не как ты с этой твоей Олесей… Короче, пошли за попить, пока я не сдох.

– А не пошли бы вы на хуй?! – сказал Денис.

И мы пошли. Не на хуй и не в сетевой магазин, а в маленький «24 часа» на Садовой. За прилавком никого не было, Катин папа прикрыл голову футболкой, проскочил под камерой и достал из холодильника четыре бутылки пива. В служебном помещении заворочался владелец, его зовут Насим, он там и живет. Мы выбежали на набережную. Я всю дорогу ржал над Лехой. Денис и Фарход не верили своим глазам.