Жестокий бог - [2]

Он очаровывал и приводил меня в бешенство. Но, как и все остальные, я держалась от него на расстоянии. Вон приехал сюда не для того, чтобы заводить друзей. Он ясно дал это понять, потому что никогда не посещал столовую или какие-либо общественные мероприятия.

Что еще заполучил Вон, в отличие от меня? Восхищение моего отца. Я не знала, почему великий Эдгар Асталис заискивал перед каким-то мальчишкой из Калифорнии, но тем не менее он это делал.

Папа сказал, что Вон сотворит нечто особенное. Что однажды он станет великим Микеланджело.

Я поверила ему.

И поэтому возненавидела Вона.

На самом деле я ненавидела Вона ровно до того момента, когда пятнадцать минут назад вошла в фотолабораторию, чтобы проявить фотографии, которые сделала вчера. Фотография стала моим хобби, а не искусством. В своем искусстве я использовала технику ассамбляжа[2], создание скульптур из мусора. Мне нравилось из уродливых вещей делать что-то прекрасное.

Превращать изъяны в совершенство.

Это давало мне надежду. Я желала, чтобы мои творения вселяли надежду всему, что не было идеальным.

В любом случае следовало подождать, пока один из преподавателей сопроводит меня в лабораторию. Таковы были правила. Но у меня возникло предчувствие, что сделанные снимки будут ужасно безвкусными. Не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел фото до того, как у меня появится возможность переснять их.

Стояла середина ночи. Там никого не должно было быть.

И поэтому, поскольку я остро, болезненно завидовала Вону Спенсеру, я наткнулась на что-то, что заставило меня почувствовать замешательство и странную ярость на него.

Уже лежа в постели, я хлопнула себя по лбу, вспомнив свое глупое поведение в той темной комнате. Пробормотав извинения, я просто захлопнула дверь и побежала обратно к себе в комнату.

Спускаясь по лестнице на второй этаж и перепрыгивая через две ступеньки зараз, я наткнулась на статую воина. Вскрикнув от неожиданности, я обогнула коридор, ведущий в общежитие для девочек. Все двери выглядели одинаково, и мое зрение настолько затуманила паника, что я с трудом нашла свою комнату. Я распахнула двери, заглядывая внутрь в поисках знакомого белого одеяла, которое мама связала для меня крючком, когда я была маленькой.

К тому времени, как я добралась до своей комнаты, почти все девушки в крыле проклинали меня за то, что я прервала их сон.

Я нырнула в свою кровать и осталась там, спрятавшись под одеялом.

Он не может тебя найти.

Он не может войти в общежитие для девочек.

Папа вышвырнул бы его, если бы он это сделал, неважно, гений он или нет.

Затем стук элегантных ботинок, вышагивающих по коридору, заставил мое сердце подскочить к горлу. Охранник насвистывал колыбельную в темноте. Я услышала сильный грохот. Гортанный стон раздался с пола возле моей комнаты. Я свернулась в клубок, воздух звенел в моих легких, как монетка в пустой банке.

Моя дверь со скрипом открылась. Я почувствовала порыв ветра с ее стороны, поднявший волосы на моих руках, где бы он ни коснулся. Мое тело напряглось, как кусок высохшей глины, твердый, но хрупкий.

«Бледное лицо. Черное сердце. Золотое наследие».

Именно это я когда-то услышала от дяди Гарри, также известного как профессор Фэрхерст, внутри этих стен – опишите Вона одному из своих коллег.

Нельзя было ошибиться в энергии, которую Вон Спенсер приносил в комнату, потому что она поглощала все остальное, как пылесос. Воздух в моей комнате внезапно наполнился опасностью. Это было все равно что пытаться дышать под водой.

Я почувствовала, как мои колени стучат друг о друга под одеялом, когда я притворялась спящей. Лето в замке Карлайл было невыносимо жарким, и я надела майку и шорты.

Он двигался в темноте, но я его не слышала, что напугало меня еще больше. Мысль о том, что он может убить меня – на самом деле буквально задушить до смерти – пришла мне в голову. Я не сомневалась, что он вырубил охранника, который ходил по нашему коридору ночью, чтобы убедиться, что никто не нарушил комендантский час или не сделал каких-нибудь глупостей, чтобы напугать других студентов. Ни один огонь не бывает таким большим и жгучим, как тот, что рождается от унижения, и то, чему я стала свидетелем сегодня вечером, смутило Вон. Даже когда я спешила уйти, я видела это на его лице.

Вон никогда не чувствовал себя неловко. Он носил свою кожу с высокомерием, как корону.

Я почувствовала, как одеяло одним точным движением соскользнуло вниз по телу, от плеч до лодыжек. Две мои груди, похожие на брюссельскую капусту – как называла их моя старшая сестра Поппи, – торчали сквозь мою майку без спортивного лифчика, и он мог их видеть. Я крепко зажмурила глаза.

Господи. Почему я должна была открыть эту чертову дверь? Почему должна была его увидеть? Почему именно я попала в поле зрения одного из самых одаренных мальчиков в мире?

Он был обречен на величие, а я была обречена на то, что он выберет для меня.

Я почувствовала, как его палец коснулся моей шеи сбоку. Он был холодным и сухим от лепки. Он провел пальцем вдоль моего позвоночника, стоя надо мной и наблюдая за тем, как мы оба жалко притворялись, что я сплю. Но я находилась в полном сознании и ощущала все: угрозу, исходящую от его прикосновений и запах высеченного камня, дождя и сладкого, слабого шлейфа, который, как я выясню позже, напоминал о его мужественности. Сквозь узкую щелочку закрытых глаз я могла различить, как он наклонил голову, наблюдая за мной.