Жертвы обстоятельств - [16]
Но кто мешал князю просто подловить момент — и обернуть все в свою пользу? Расчетливо, коварно, бессовестно — словом, по-шакарски.
Вот от подобных мыслей становилось совсем скверно.
Разумеется, я знала, что Ксиль может быть эгоистичным манипулятором, особенно когда считает, что действует во имя высшей цели. Взять бы, к примеру, тот давний случай, когда он склонял меня лечь на алтарь и стать добровольной жертвой… Тантаэ говорил, что в то время я уже была в определенной степени дорога Ксилю. Тем не менее, Северный князь готов был пожертвовать своими чувствами и моей жизнью, без раздумий и сожалений.
К «темной стороне» Максимилиана я уже почти привыкла. Но все же вновь столкнуться с ней лицом к лицу мне бы не хотелось.
Словом, мамины старания не прошли зря. Все чаще мною овладевали сомнения. И еще — я почувствовала себя беспомощной, осознав, что наши с Ксилем отношения зависят исключительно от него, от его интереса ко мне.
Как я могу удержать такое древнее и прекрасное существо? На одной чаше весов — чувство вины, симпатия и, возможно, нечто большее, чем простая привязанность. На другой — огромная разница в опыте, возрасте и чуть ли не диаметрально противоположные жизненные ценности… В таком свете в «вечную и единственную» любовь, о которой говорил Тантаэ, верилось все меньше.
Конечно, по ночам, когда сны наполнялись запахом смятой травы и цветов, сомнения отступали. Я просто ощущала себя единым существом с Максимилианом, только разделенным на два тела. Наша потайная долина, вечно звездное небо и неощутимое касание рук…
Но по утрам мистическая ниточка между нами, невидимая связь истончалась. Я опять начинала мучить себя размышлениями на тему «пара — не пара». И пока Ксиль был далеко, эти отношения казались все более эфемерными и надуманными.
— Ерунда, — хмыкнула Этна, когда я по телефону обмолвилась о своих терзаниях. — Это такой принцип дурацкий. Вот была куча проблем, и думать о всякой дури вы не успевали. А сейчас все в порядке, а ты просто себе по привычке выискиваешь всякую фигню, от которой адреналин вырабатывается. Плюнь, и все. Если судьба — поженитесь, если нет — разбежитесь. В худшем случае он тебя бросит и ты его никогда не увидишь. И что, умрет от этого кто-то? — цинично поинтересовалась подруга.
— Не умрет, — да уж, точно, раздуваю проблему из ничего. — Но я его люблю.
— Если любишь, заканчивай с этими сомнениями, — по-доброму посоветовала Этна. — А? Мам, иду. Все, Нэй, до встречи на площади, сейчас говорить не могу.
— Ладно. Пока.
— Покедова, — в трубке помедлили. — Да все хорошо, правда, Нэй. Не забивай себе голову ерундой.
После этого разговора от сердца отлегло. Но подленькое, грязное чувство затаилось где-то в темном уголочке, дожидаясь своего часа.
— Эй, — холодные, как ледышки, пальцы Феникс осторожно легли на плечо. — Чего молчишь? Я думала, ты там без нас скучала…
Энни выглядела мило и как-то по-домашнему уютно — ненакрашенная, немного сонная, в пушистом голубом свитере. Даже, пожалуй, немного старомодно — в лучшем смысле этого слова, словно в противовес яркой, модерновой кухне, где мы расположились — с огромным окном в полстены, занавешенным асимметричной шторой с геометрическим узором, угловым диванчиком с красной обивкой «под кожу», с металлически блестящей техникой и черно-белой мебелью.
Кстати, вопреки ожиданиям, сидеть на диванчике было весьма удобно. Впрочем, все, что имело отношение к Феникс, обманывало первым впечатлением.
— Ну На-а-айта, — нетерпеливо протянула Энни, облокачиваясь на стол.
Я улыбнулась, извиняясь перед ней. Чай в кружке давно остыл, и коричневую поверхность затянула блестящая пленка. Допивать его уже не хотелось, а просто вылить и заварить новый не позволяла вежливость.
— Скучала, конечно, — я отставила кружку и забралась на диванчик с ногами. За окном почти стемнело. В четыре прямо к подъезду должен был подъехать Ксиль на машине — кто-то из клана любезно согласился подвезти нас до портала. Рюкзачок с вещами первой необходимости дожидался своего часа в прихожей у Феникс. — Просто меня в сон клонит. Наверное, погода меняется.
Феникс обиженно хлопнула ресницами. Голубые глазищи опасно потемнели.
— Ты какая-то другая стала, — в голосе огненной мастерицы слышался упрек. — Раньше, ну, как будто центр. Ну… типа, собирала нас, мирила. А теперь забиваешься в угол и сидишь. Как хомяк.
От неожиданности я рассмеялась — совершенно искренне. Тяжелая атмосфера немного рассеялась. Айне перестала машинально разрисовывать скатерть ручкой, а Этна пересела поближе, перетаскивая вазочку с конфетами к нашему углу.
— Почему именно как хомяк? — спросила я, отсмеявшись.
— Ну… — Феникс потупилась и ковырнула длиннющим ногтем вишенку на пирожном. — У меня раньше хомяк жил. Он сидел целыми днями в клетке и дулся…
— Пока не лопнул, — хохотнула Этна, отбрасывая с лица огненно-рыжие пряди. Феникс вскинулась и состроила еще более обиженное лицо, но глаза у нее смеялись. — Найта у нас тоже скоро лопнет, если еще пару дней посидит дома, взаперти, на маминых пирожках и картошке с грибами. Ага?
