Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов - [49]

Из судебной практики

Следователь Особого отдела Управления государственной безопасности НКВД Ревенский, расследовавший дело Малкиса, впоследствии признался: «Протокол, допроса я писал со слов Малкиса и после написания его на 38 страницах передал Хорошилкину. Тот прокорректировал этот протокол на свой лад, 10 страниц переписал, изменив их так, что в них ни слова Малкиса не осталось. В этом протоколе Хорошилкин связал Малкиса с Барминс-ким и другими лицами, как заговорщиками, то есть, организовал террористические группы, вписал в протокол более 40 человек».

Рискуя собственной жизнью, Малкис спас от неправедной расправы десятки человек. «Яне мог выполнить ряд установок сверху, так как в трибунал почти не поступало ни одного дела, — оправдывался на одном из допросов председатель военного трибунала Дальневосточной армии див-военюрист Б.П. Платонов, — Они ликвидировались военным прокурором Малкисом либо по его указаниям».

Яснее не скажешь. Получается, что военный прокурор буквально парализовал военный трибунал, оставил его председателя без работы, и того обвинили в попустительстве «врагам народа». Но и самому Малкису пришлось дорого заплатить за свою принципиальность: его осудили на 20 лет лишения свободы.

Не смирившись с необоснованным осуждением, Малкис написал письмо Сталину, в котором говорилось: «Уже три года нахожусь в заключении, не совершив никаких преступлений, всецело преданный партии и Советской власти, не имея даже в помыслах какое бы то ни было выступление против нашей Родины. Я не прошу верить мне на слово, а прошу только одного — подлинно объективного расследования по моему делу». Объективное расследование, о котором просил Малкис, состоялось только в 1955 году, и его реабилитировали. Вскоре после освобождения Малкис умер[19].

Не менее трудный путь выпало пройти заместителю военного прокурора пограничных и внутренних войск НКВД Западно-Сибирского военного округа М.М. Ишову Он представил в Главную военную прокуратуру обширный доклад о целой системе злоупотреблений начальника Новосибирского областного управления внутренних дел Мальцева, поставил вопрос о его немедленном снятии с занимаемой должности за произвол и беззакония и направлении в Новосибирск специальной комиссии НКВД и Прокуратуры СССР для проверки деятельности областного УНКВД. Не решившись замять назревавший скандал, Главный военный прокурор Розовский представил Ишова самому Вышинскому. Последний устроил непонятливому периферийному законнику разнос, отчитал за утрату «классового чутья» и выпроводил. Вскоре Ишова отстранили от должности, арестовали и он оказался в руках подчиненных Мальцева — того самого. Ишову приписали несколько пунктов 58-й статьи, для осуждения предпочли даже не связываться с военным трибуналом, а пропустили через особое совещание и отправили в лагеря «без права переписки», где он и умер.

Павел Иванович Павловский описывал (текст оригинала сохранен. — Авт.):

Воспоминания

«В ночь на 20 февраля я был вызван к сержанту Варенову, который в присутствии практиканта Смирнова избивал меня всю ночь руками по лицу, резиновой пластиной (ребром) по голове и шее (область сонной артерии), резиновой дубинкой по туловищу и ягодицам. Сержант Вареное требовал, чтобы я написал заявление на имя Лаврушина, в котором чистосердечно раскаялся в своей к/p (контрреволюционной) деятельности. Т. к. я никогда подобной деятельностью не занимался, то я отказался. 1 и 2 марта я был вызван к тому же Варенову и в течение четырех суток простоял на «стойке», а в ночь на 5 и 6 марта я был отправлен в карцер, где просидел 15 суток, будучи доведен до обмороков. Прямо из карцера я был вызван к следователю, где должен был рассказать (стоя) о своем участии в так называемой внутриармейской оппозиции 1928 г.»[20].

Что происходило в 1928 году, мы уже знаем. Тогда Павловский на служебном совещании публично критиковал Ульриха, предупреждал о его пристрастии к обвинительному уклону при рассмотрении уголовных дел и ставил вопрос об освобождении от должности председателя Военной коллегии. Ульрих не простил Павловскому того, что тот много лет назад разглядел в нем палача в судейской мантии.

Сегодня мы называем их поведение гражданским подвигом. Для Романовского, Малкиса, Суслова непримиримость к беззакониям была нравственной нормой, для Розовского стала проявлением контрреволюционной деятельности, препятствием к разоблачению «врагов народа». За это он получал награды и благодарности.

Архивные документы Главной военной прокуратуры сохранили и факты оправдания Розовским необходимости выколачивания нужных показаний от людей, арестованных по доносам. В информационном письме от 2 ноября 1937 года Главный военный прокурор разъяснял подчиненным: «Признание нам нужно главным образом для того, чтобы раскрыть вредительскую контрреволюционную организацию, чтобы добраться до всех участников организации, чтобы с корнем ее вырвать и ликвидировать».

Объективности ради необходимо сказать, что то была беда и вина не одного Розовского. Аппарату Главной военной прокуратуры сверху было дано указание: поступающие жалобы от арестованных и членов их семей на необоснованные аресты, незаконные методы ведения следствия не рассматривать и не проверять. А то, что за каждой такой жалобой стояли чья-то загубленная жизнь, исковерканная человеческая судьба, горе и мытарства близких — никого не волновало.