Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов - [41]

Перед отъездом, т. е., еще до начала официального следствия, ЦИК СССР принимает два постановления: «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» и «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов». Этими нормативными актами существенно урезались процессуальные гарантии законности по делам т. н. террористических организаций и террористических актов против представителей Советской власти. Следственным органам предписывалось вести такие дела ускоренным порядком и заканчивать в срок не более Юдней; обвинительное заключение вручать обвиняемым за сутки до рассмотрения дела в суде; дела слушать без участия сторон (прокурора и защитника. — Авт.,); кассационного обжалования приговоров и подачи ходатайств о помиловании не допускать; приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно. Указывалось, что Президиум ЦИК Союза ССР не должен принимать ходатайства о помиловании.

Еще до выезда в Ленинград высокопоставленной делегации убийцу Кирова назвали политическим террористом. Что до официального следствия и суда, то им ничего не оставалось, как «доказать» правильность этой оценки. Иных вариантов не существовало.

В материалах дела четко просматривается трансформация показаний Л.В.Николаева. Будучи задержанным на месте совершения преступления, на первом же допросе, проведенном в тот же вечер, на конкретно поставленный вопрос о целях преступления обвиняемый однозначно заявил, что он одиночка, за ним никто не стоит, а убийство совершено из стремления «…стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8-10 лет на моем пути жизни и работы накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц… Я должен был показать всей партии до чего довели Николаева. За зажим самокритики… Этим убийством я хотел добиться, чтобы партия обратила внимание на живого человека и на бездушно-бюрократическое отношение к нему, и делал это под влиянием психического расстройства… Весь план разработал лично я сам и сам его выполнил до конца»[12].

Допрашивали Николаева пять руководящих работников Ленинградского управления НКВД во главе с его начальником Ф.д. Медведем. Они вряд ли упустили бы даже малейшую подробность, свидетельствовавшую о контрреволюционных мотивах преступления, наличии у Николаева связей с троцкистами, зиновьевцами, либо с какой-нибудь иной контрреволюционной организацией. Разве не хотелось ленинградским чекистам отрапортовать высокой комиссии о разоблачении «врага народа»? Вместо этого они добились лишь заурядного признания в откровенной «бытовухе», зафиксированного в неоформленном протоколе допроса, который Николаев отказался подписывать. Словом, если в первых показаниях, полученных по горячим следам, не содержится никаких свидетельств принадлежности Николаева к какой-либо контрреволюционной организации, значит, ее просто не существовало. Она появилась потом.

Обвинительное заключение, в котором фигурировала уже организованная контрреволюционная группа террористов-заговорщиков, подписал будущий Прокурор СССР А.Я. Вышинский. Председательствовал в суде сам Василий Ульрих.

Материалы расследования дела об убийстве Кирова, суда над Николаевым и еще 13 его мнимыми соучастниками стали своего рода методическим пособием по разоблачению «врагов народа». Отныне по такому сценарию будут выстраиваться все дела с обвинениями в террористической и контрреволюционной деятельности даже тех, кто не имел о них никакого представления. Методика поиска «врагов народа» была узаконена и подлежала внедрению в повседневную практику.

Вскоре ЦК ВКП(б) дал разрешение применять в отношении арестованных методы физического воздействия, т. е. пытки. С этого времени любой подозреваемый фактически был обречен. Достаточно организовать на него анонимный донос, либо получить показания одного-двух человек — свидетелей «преступления», выбить признание собственной вины, и честный труженик сразу становился «врагом народа». Причем, если в военных трибуналах хоть как-то создавали видимость правосудия: доставляли в зал судебного заседания, спрашивали о виновности, задавали вопросы, выносили и зачитывали приговор, то внесудебных органы — особые совещания или т. н. «тройки» отправляли людей на расстрел, даже не видя их в глаза.

Таким образом, сам законодатель в лице высшего органа государственной власти СССР принял противоправный правовой акт, открывавший путь безнаказанному произволу. Одни были поставлены в положение палачей, другим отводилась участь бесправных жертв.

Было еще одно обстоятельство, послужившее объектом для подражания. Дело в том, что практически в тот же период аналогичные события происходили в Германии, где стремительно укреплялась диктатура Адольфа Гитлера и его сторонников. Приходу фюрера к власти способствовало физическое уничтожение политических противников. Видимо, Сталину показался весьма привлекательным германский опыт. Он ведь тоже поначалу воспринимался как всеобщий любимец нации. Случайны ли совпадения по методам, времени и обстоятельствам развязывания террора как в Германии, так и у нас? И в последующем, фактически до самого начала Великой Отечественной войны, Сталин нередко действовал в унисон с германскими политиками.