Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов - [27]

Троцкий».

И опять следует прямое обращение к Полуяну:

«Представляется безусловно необходимым провести предварительное следствие, затем судебное разбирательство, как можно скорым темпом для того, чтобы достигнуть необходимых политических результатов. Проволочка лишила бы дело активности. К моменту завершения следствия снеситесь по прямому проводу с т. Смилгой, присутствие коего во время процесса в Балашове совершенно необходимо. Предреввоенсовет Троцкий».

Полномочия трибунала подкреплялись приказом № 151 от 17 сентября 1919 г.:

«Чрезвычайной судебно-следственной комиссии в составе: председателя Полуяна и членов т.т. Анисимова и Подоспелова присваиваются права Чрезвычайного трибунала по делу о контрреволюционном восстании Миронова и группы его сторонников раб. — крест, власти. Трибуналу приступить к делу немедленно по завершении предварительной работы. Разбирательство дела произвести в гор. Балашове. Всем советским учреждениям вменяется в обязанность оказывать судебному следствию всемерное содействие и безусловно выполнять все требования Трибунала, относящиеся до настоящего дела. Пред. Реввоенсов. республики: Л. Троцкий».

Как на пожаре. Лев Давидович серьезно опасался комкора Миронова, если впопыхах позабыл посоветоваться с председателем Революционного военного трибунала Республики? Конечно, его представление о том, что приказ предреввоенсовета Республики лишает Ревоентрибунал возможности «осуществлять принадлежащее ему право контроля и руководства в отношении всех судебных органов, действующих в Красной Армии», можно игнорировать. Что он, в принципе, и сделал, в который раз приказав председателю ревтрибунала Полуяну: «К процессу необходимо тщательно собрать все жертвы, понесенные Красной Армией в стычках с Мироновым, а также факты насилия мироновцев».

Такому тщанию, с которым обволакивали компроматом Филиппа Кузьмича и почти в это же время Б.М. Думенко — еще одного очень похожего на него популярного казачьего комдива, могла бы позавидовать сама средневековая инквизиция.

Судили Миронова в Балашове. Здесь же оказался один из наиболее беспощадных творцов и проводников революционного права, член Ревтрибунала Республики Н.В.Крыленко. Судя по официальным документам, обошлись без него, он лишь при сем присутствовал. Видимо, сама власть предпочла остаться в стороне, дабы не вызвать протеста у казачества, с тревогой следившего за развитием событий вокруг легендарного краскома. Председательство в суде поручили Д.В. Полуяну — выходцу из простонародья. Общественное обвинение было возложено на члена Реввоенсовета фронта Смилгу. Однако можно не сомневаться, что Крыленко дотошно проинструктировал обвинителя относительно линии поведения на процессе. Иначе его присутствие в Балашове теряет всякий смысл: простого совпадения в подобной ситуации быть не может.

В конечном итоге более 400 человек были осуждены, хотя ничего конкретного, обличающего их в измене (измене кому?), ни следствие, ни суд не обнаружили. Даже явный недруг Миронова второй член реввоенсовета корпуса Ларин и тот в суде заявил, что воззвания комкора «не казались призывом против Советской власти». Правда, сам Филипп Кузьмич все-таки не выдержал и, что называется, дал задний ход, наступив на горло собственной песне. Возможно именно это на сей раз спасло ему жизнь. В последнем слове он заявил:

Из судебной практики

«Суд должен быть беспощадным, но в данном случае я просил бы вас сердцем отнестись к этому процессу и, несмотря на то, что ко мне относились до сих пор враждебно и сейчас не доверяют мне, но я заявляю всем своим поведением, что я не против Советской власти, а что обстоятельства были такие, что они сделали из меня не человека, а вещь, которая почти утратила возможность отдавать себе ясный отчет в своих действиях. Я просил бы Революционный трибунал не придавать особенного значения моим воззваниям и декларациям, так как они были написаны мною в том уже состоянии, когда я был не человеком, а вещью и когда не я управлял, а обстоятельства управляли мною. Я уже говорил, что я опытный боец, но политически отсталый человек и не в состоянии разобраться во всех тонкостях политики и партийных вопросов».

Это был бальзам на душу тех, кто травил Миронова. Видеть его униженным — что может доставить большее удовлетворение тем, для кого он давно стал ненавистным? Докладывая наверх в очередной раз, после выступления Миронова, даже Скалов снизошел до понимания: «С такими силами поднимать мятеж в тылу за 300 верст от фронта мог только человек психически больной или явный контрреволюционер, верный агент Деникина. У Миронова оба эти признаки были налицо. Все его последние действия имели характер какого-то безумного бреда, окружил себя целой сотней тайных агентов, без вооруженного конвоя не решался проехать городом, ему казалось, что на него готовятся покушения, что за ним следят день и ночь, эта мысль ни на минуту его не покидала.»

И Смилга в обвинительной речи на суде подтвердил, что во время разговора по прямому проводу Миронов давал «сумбурные и бестолковые» ответы. Значит, что-то не так. Значит, не прямое предательство?