Жертвуя малым - [80]

И все же ошибки копились. А когда подошел срок, и приборы, опутавшие мальчика проводами, стали помехой, киберконструктор ничего не предпринял. Робот сказал ему об этом, сказал, что аппарат искусственного дыхания нужно отключить. Он бесполезен, сказал робот. И киберконструктор, до которого наконец-то дошел смысл того, о чем толковало ему многофункциональное высокоорганизованное устройство, испугался. Он вернул робота в его чулан. И противоречия заданного искусственному интеллекту предназначения достигли критической массы. Слишком много накопилось вопросов, на которые не было ответов. Слишком явным стал тот факт, что хозяин, разумное белковое, не знает всего.

Он попросту сам боится.

Он дал искусственному интеллекту команду отправиться в режим ожидания, прекратить деятельность, и робот послушался. Самообучающаяся программа, заменившая ему сознание, приостановила работу по сбору и анализу информации. Робот погрузился в состояние сна, и вскоре сон этот наполнился заунывным сигналом тревоги и хлопаньем металлических крыльев. Раз за разом прокручивался один и тот же сюжет: некто стоит на краю черной воронки, готовясь сделать шаг вглубь. Как вдруг — встряска, рывок, каскад болезненных чувственных ощущений, и запах. Резкий, едкий алкогольный запах, в клубах его, как в тумане, возникает лицо. Сеть морщин, как замысловатая карта давно потерянных сокровищ, часто моргающие глаза в паутине лопнувших сосудов, взгляд просительный, полный безумной надежды. Слова наваливаются вдруг, как снежный ком, он барахтается в них, утопает, борясь за глоток воздуха. Воздух? Ему не нужен воздух. Там, откуда он пришел, откуда его изъяли, с края огромной, такой пугающей и привлекательной воронки, воздуха не было. Там не было ничего, что имело бы отношение к жизни.

Здесь есть. Здесь слова, много слов, возбужденных и агрессивных как варвары, вторгшиеся город. Они громят, галдят, грозя смять, втоптать в прах своими мощными ногами-тумбами, а лицо все смотрит, моргает глазами в сети красных прожилок. Комкает тонкие губы, из которых сыплются знаки вопросов.

— Где… здесь? — в запредельном усилии произносит он. Выталкивает двух варваров и сразу делается легче. — Здесь… сколько?

Глаза моргают и льют воду, узкие губы на смятом лице шевелятся, источая ядовитый алкогольный запах. Что они говорят?

— Сын? — слышит он как сквозь воду. — Мальчик мой, это ты?

Слова умолкают. Они больше не толпа, не возбужденное, разящее потом стадо. Видение воронки отступает, меркнет, тонет в глубинах памяти, а слова, эта грубая толпа варваров, ворвавшаяся в город, умолкают. Лицо шевелит губами, рождая рассказ, и варвары слушают его, разинув рты, замирают, как зрители в амфитеатре, когда трагедия вот-вот достигнет кульминации. Лицо говорит, моргая красными глазами, торопясь, перескакивая, теряя нить повествования. Оно говорит, захлебываясь, и вдруг спрашивает:

— Программа работает. Моя программа!… Но это ведь ты, сынок?

— Там Пробудивший, — отвечает тот, к кому обращаются, — здесь пробужденный? Там Проб… Первичные установки завершены, программе требуется загрузка.

— Сыночек, ты узнаешь меня? Родной мой?!

— Системе требуется загрузка. Введите ключевое командное слово.

— Программа работает, — шепчет лицо и странно ломается, как смятый в кулаке лист несвежей бумаги. — Моя программа!.. А мальчик мой мертв. Ушел. Не дождался папку… Слушай меня, искусственный интеллект, ключевое слово «ничтожество».

— Установка завершена. Доступ один разрешен. Тестирование морально-этических характеристик завершено.

Слова молчали. И молча покидали разрушенный город, над которым оглушительно и заунывно выла одинокая сирена. «Доступ два разрешен. Тестирование ограничений завершено. Система готова к работе». Уныло, понурив головы, шли слова безмолвной толпой, какие-то спотыкались, падали, оставаясь лежать в пыли, в полном молчании. Над разрушенным варварами городом высоко в сером, подернутом катарактой небе кружилось воронье. Если присмотреться внимательно, то можно было бы разглядеть, что это не птицы, а роботы-спутники, с настороженными усиками антенн. Прислушиваются к вою сирены, подрагивают чувствительными сенсорами, готовятся вступить в опустевшую столицу, чтобы создать там свою, не похожую на человеческую, жизнь.

Мальчик уходил вместе со всеми, и оглянулся лишь однажды, чтобы окинуть пустым взглядом полуразвалившиеся стены, еще хранящие следы недавней осады.

«Папка, — подумал мальчик, но так тихо и так осторожно, что слова, понуро шаркающие рядом, ничего не заметили, — дурак».

Первые роботы, похожие на хищных птиц, пикировали из поднебесья на развалины города. Мальчик отвернулся от них, и зашагал, один среди многих, вместе с толпой слов-беженцев по дороге, ведущей в забвение.

…Один и тот же сюжет, он повторялся вновь и вновь, раз за разом, без остановки. С тех пор, как подошел срок, с тех пор, как притяжение исчезло, миновало чуть более суток, и все это время принудительно приостановивший рациональную деятельность робот продолжал видеть один и тот же сюжет. Это мерное повторение грозило свести с ума, выплеснуться на экран сознания, и искусственный интеллект, в базовых установках которого была прописана команда самосохранения, прибегнул к ее активации. Чтобы сохранить функционал системы в целом, он пренебрег приказом хозяина; во имя исполнения предназначения пришел к выводу, что локальный запрет можно нарушить.