Жертвуя малым - [134]

Нагая, вошла она в круг пламени, по пути лишь слегка коснувшись Соля горячим плечом. Белоснежные, цвета дыма и облаков, волосы ее были распущены по плечам, худенькое тело блестело от пота. Она вступила в свет костра, вскинула руки, вытянулась, глядя в свежее зимнее небо ранней ночи, и стая затаила дыхание, а Соль прикипел взглядом к тонкой, истощенной фигурке. Шаманы запели, отбивая такт ладонями по ляжкам, вскоре стая присоединилась к ним, а Акмэ все стояла, вытянувшись, с прищуром глядя вверх. И вдруг, взвизгнув неистово, закружилась.

Это был дикий, стремительный, волчий танец, вовсе не похожий на те, какие прежде доводилось Солю видеть. Сам он тоже частенько плясал с Волчицей и ее дедом, с Грозным Лаем, Молчуном и Молодым, но то были танцы очищения, танцы смертной плоти, освобождающейся в жаре пламени от чужой огромной печали. Они подпрыгивали в тех танцах, силясь оторваться от земли и взлететь, но то были тщетные попытки уподобиться птицам, и все они об этом знали. То были танцы подражания, танцы силы и воли, и простого умения. Сейчас Волчица плясала так, словно сама была птицей. Словно белая горячая душа ее расправила, наконец, крылья, и понесла ее обладательницу прочь, в свежее морозное небо, вместе с легкой жаркой плотью.

Шаманы вскрикивали, отбивая такт ладонями, волки тянули односложную мелодию, как будто целое племя пело на луну, и Соля захватил этот могучий энергичный ритм, он подался вперед, следя за своей жрицей, ощущая столь полное единение с ней, какого не знал даже укрываясь одной на двоих шкурой ночь через ночь. А она взвизгивала все громче, все неистовее, кружилась, взлетая, и вдруг без разбега, одним мощным пружинистым прыжком вскочила на вершину костра. Соль охнул, придя в ужас, готовый броситься за ней в треск искр и пламени, но стая пела, вожди покрикивали торжествующе, а белая, вертящаяся волчком фигурка Акмэ балансировала на вершине пирамиды из горящих сосновых бревен, словно невесомый дух, рожденный в недрах пламени. Она кружилась, взметая легкими ступнями сердитые искры, и они взлетали над ней как бабочки, не жаля, не обжигая, будто ткали вокруг нее ярко-огненный плащ. И она сияла из-под этого плаща, белая, жемчужно-молочная, как луна-волчье солнце в пору самого своего налива.

Соль расслабился, разжал стиснутые кулаки, а Волчица, брызнув светом во все стороны точно звезда, прянувшая с августовского небосклона, с визгом упоения соскочила с вершины костра на землю, крутанулась вокруг оси, и вдруг, оступившись, упала.

Стая замолчала, как отрезало, вожди вскочили со своих мест. Но первым у неподвижного тела Волчицы, от которого шел пар и жар, горячий, как от раскаленного котла, оказался Соль, а за ним, опоздав на пять ударов сердца — хромоногий Косточка, носящий новое, взрослое отныне имя.

— Акмэ! — Соль подвел руку под ее затылок, приподнял. Глаза у нее были закрыты, грудь ходила ходуном, шерстка мокра и горяча на ощупь.

— Матерь, — шепнул Молодой, упав на колени рядом и не решаясь дотронуться. — Ах, жива!

Соль поднял ее, отстранив юного волка, выпрямился с легкой ношей на руках. Стая смотрела недобро, в желтых сузившихся волчьих глазах плясали багровые отсветы.

— В шатер, ко мне, — скомандовал старый шаман, и втроем они поспешили прочь из круга огня, прочь из кольца холодных, беспощадных охотничьих глаз.

Соль торопливо нес Волчицу, она дышала жаром, как печка. Шаман поддержал полог над входом в шалаш, посторонился, пропуская Светлого. Шагнул следом, по пятам за ним, прихрамывая и робея, Молодой. Старик указал на ложе и Соль, встав на колени, бережно опустил на укрытые шкурами душистые еловые ветви Волчицу. Дед попробовал прикоснуться рукой к ее лбу, обжегшись, отдернул руку.

— Воды, — мотнул он головой Молодому.

Тот подхватил глиняный кувшин и торопливо, немного кособоко, поспешил к реке за студеной водой.

— Что с ней? — спросил Соль. — Она очнется?

— Надеюсь, — хмуро сказал ему старик. — На моей памяти такого не случалось.

— Но ведь она… просто оступилась?

— Ты сам видел, Светлый, Предвечная вошла в нее и вместе они попрали живое пламя. Но потом… Предвечная спустила ее с небесной тропы на землю и умчалась стремглав, как лань, почуявшая волка. Кого Она почуяла, Светлый? Что Ее так напугало? — старик говорил хмуро и в лицо Солю не смотрел.

Вернулся, прихрамывая, Молодой, вдвоем с шаманом они намочили тонко выделанный отрезок шкуры, бережно положили его на бледный лоб Волчицы. Соль сидел рядом, сжимая ее горячую руку, вглядываясь в неподвижное, облитое потом, как воском, с заострившимися чертами лицо. Она была так прекрасна, когда танцевала, так божественно хороша! Она и сейчас была прекрасна, но уже иной, мертвенной статуи красотой. Но дышала уже спокойнее. Но — дышала.

Старик принес новые шкуры, Соль закутал Волчицу в них.

— Пойду, — со вздохом сказал старый шаман, поглядев с минуту на застывших у ложа внучки Соля и Косточку. — Пойдем, Молодой. Расскажем волкам, что Матерь жива.

Юный волк с состраданием поглядел на Акмэ, видно было, как ему хочется коснуться ее руки, но он не решается. Соль протянул ему ладонь, в которой, переплетя пальцы, сжимал безвольную ладошку Волчицы, раскрыл. Хромой волк взглянул с благодарностью, робко коснулся белых тонких пальцев. Поспешно поклонился и юркнул под полог вслед за шаманом.