Жертвуя малым - [129]

— Не слушай его, Соль, — вмешалась Волчица и клацнула зубами на деда: не сгущай! — Мне было видение, был голос, Ее голос, и он… в нем не было безнадежности. Надежда есть: для нас, для всех, в ком бьется еще живое сердце, — она есть, но только я… я тоже больше не слышу Ее голоса. Но это лишь потому, что теперь появился ты, и говорить Она будет тоже только с тобой!

Акмэ подняла голову, встречаясь взглядом с Солем, как и всегда, решителен и тверд был взгляд ее лазоревых ярких глаз. Она верила, и бесстрашна была в своей вере, даже полчища несытых, окруживших волчьи угодья, даже смерть дяди на испытательных ловитвах ее не пугали.

— Ты дал теткиному волчонку душу, — сказала Волчица значительно. — Сделал то, что боги делают. Значит — сможешь спасти. Ты сам сказал, что знаешь, что нужно сделать.

Теперь все четверо смотрели на него, Волчица снизу вверх, с убежденностью, волки — с ожиданием. А Соль, подумав: все не так, — сказал им, чутко ловящим каждое его слово:

— Спасти, или нет — это слишком туманно, Акмэ, слишком неточно. Как побороть несытых, взявших угодья в кольцо, — другое дело, здесь способ известен. Надо уничтожить их главного, того, кто всем заправляет. Уничтожить его до того, как он доберется до вас. Один из его ближайших слуг был упокоен на этой охоте, и он… его память перешла, как трофей. Он помнил о том, как лет пятнадцать назад его господин разрушил соседний барьер. Была резервация… другие угодья, другого племени, лошадиных; несытые не сумели пробраться туда, и решили действовать иначе. Они устраивали пожары, отравляли реки, трудились полвека, как проклятые, не покладая рук. И в конце концов они добились цели — разрушили барьер. Но только лишь потому, что в его пределах в живых не осталось никого из простых людей. Несытые вскрыли преграду ценой гибели целого народа, но, думается, они просто отрабатывали приемы. За вас… за туман они возьмутся во всеоружии. И потому — чтобы не допустить этого — нужно нанести упреждающий удар. Сейчас Молоха… самого главного из несытых нет поблизости, но он узнал, что вы решили дать отпор, и поспешит вернуться, уж можете поверить. А вас… волков слишком мало, преграда слаба. Нужно ее расширить, укрепить. Но вот как это сделать, если шаманов, обладающих очищающей силой, всего четверо и один из них немолод? Как это сделать, вожди?

Грозный Лай и Молчун переглянулись и уставились на деда Акмэ. Он ничего не говорил, вытянув к огню кривые, крепкие, заросшие седой шерстью ноги. Волчица не шевелилась, прижавшись щекой к колену Соля, и он ощутил вдруг, что она закаменела.

— Как это сделать, мудрые мужи? — повторил Соль свой вопрос.

Грозный Лай катнул желваки и отвернулся, а Молчун, глянув сочувственно, стыдливо опустил голову.

— Просто, — скрипливо и неохотно произнес, наконец, старый шаман, не глядя. — Очень просто, Светлый. Нужно позволить Мудрой матери зачать новых вождей.

Соль, точно громом пораженный, уставился на него.

— Кто же не позволяет ей? — охрипшим вдруг голосом спросил он.

Волчица под его ладонью затаила дух, сжав в пальцах мех на его штанах так крепко, точно боялась, что ее насильно оттащат от Соля.

— Ты, — подняв голову и глядя прямо в глаза, отвечал шаман. — Ты, Светлый, и ее слепая любовь к тебе.

Соль опустил голову, чтобы погладить Волчицу по теплой бархатной шерстке, и жрица вновь задышала. Он с грустью подумал: любовь. Ах, вот что. Значит, на битву с Молохом ему придется идти одному.

И, спустя два года, когда ждать дольше уже не имело смысла, он пошел. И оказался тем, кого столь прозорливо провидели в нем Клавдия и Грозный Лай, — тем самым, кто все разрушил».

Глава 11 Лед в волосах

Глядя вниз, на свои ладони, лежащие на коленях, Соль замолчал. Я провела по ветхой странице дневника пальцем, ощущая гладкость карандашного рисунка и змеящиеся выпуклости знаков, выведенных тушью. Вздохнула. Хотела ли я услышать больше того, что он рассказал? Достаточно ли мне, чтобы сообразить самой?

Я покачала головой. История не закончится до тех пор, пока он сам, своими словами не скажет, что тогда произошло. Зачем нужно знать мне, я не понимала, вероятнее всего, для меня вся эта информация окажется лишней. Я уже… и так не могла сообразить, как следует относится к нему. Но для него важно было выговориться. Зачем-то ведь он подписал свои рисунки. Для чего-то ведь передал дневник мне.

— Почему, Соль? — тихо, но настойчиво проговорила я. — Почему ты все разрушил? И… у вас были щенки?..

— Любовь, Кора, — он поднял голову и взглянул — с тоской и благодарностью. Я моргнула. — Величайшая, как море, радость и горькая, точно полынные травы, печаль. Никто другой не виноват в том, что случилось, кроме того, кто все еще здесь, — он повел плечами, — но… В том, что стая погибла, а Волчица умерла злой смертью, любовь сыграла не последнюю роль. Любовь и… неумение ею оперировать. В книгах читал и не понимал, а, столкнувшись… оказался бессилен противодействовать. Можно ли было вообще хоть что-то предпринять? Если бы не был так зациклен на Молохе, на том, что его нужно обязательно уничтожить, может быть, тогда…

— Сейчас уже ничего не изменишь, — мягко сказала я. — Ты можешь только рассказать. А я выслушаю тебя, до самого последнего слова.