Жертвуя малым - [128]

Вздохнула стая с облегчением, и согласилась с мудрым решением. Месяц прошел, и вернулся Дерзкий в стаю. Старики обязали его отдавать треть добычи родителям убитого, ну, а те признали при всех, что зла на него не держат. Взял он в жены возлюбленную свою, зажил с ней, и в положенный срок она ощенилась. Он ее детей за своих признал, стали они вдвоем потомство растить, да только прежней безоглядной любви меж ними больше не было. Она часто плакать взялась, он — надолго уходить в лес, и блуждал там, как безумный, в погоне за призрачной тенью. А детеныши росли, послушные, ласковые, — трое, две девочки и один мальчик, младший, как две капли на отца своего убитого похожий. А когда пришла им пора идти на первую охоту, Дерзкий, приемный отец их, ушел из дому насовсем.

Поползли слухи. Перволюди, в общем-то, народ незлобивый, простой, до чужой беды не любопытный. Но невиданная напасть, со злополучной семьей приключившаяся, безумие мужа, тихие слезы жены — все это в конце концов стало достоянием стаи. Мудрая старуха, рассудившая простить убийцу, к тому времени отошла уже в материнский чертог, и некому было взять на себя новое решение о судьбе несчастных детенышей.

Мать в одиночку отправилась с ними на охоту, они взяли след оленя и гнали его, готовясь к первой в своей жизни атаке, как вдруг из засады на отставших дочерей набросился их приемный отец и перекусил одной из них позвоночник. Напал на вторую, а в это время олень, которого они гнали, перешел в нападение и подцепил рогами мать. Отец ранил вторую дочь, сцепился с пришедшим на выручку сыном, а олень ушел, вероятно, недоумевая в душе, что за бес вселился в его извечных недругов. Раненая в живот мать закричала из последних сил, и тем остановила смертоубийство. Муж ее взвыл и умчался в лес, а сын и подраненая дочь подползли к умирающей и, как могли, облегчали ей последние мучительные часы жизни. А потом вернулись в племя, принеся в стаю два трупа — матери и дочери. Там они узнали, что их ждет еще один мертвец: отец, замученный собственным безумием, покончил с собой, бросившись со скалы.

Старики залечили раны брата и сестры, собрали совет и порешили на нем: изгнать. «Порченную кровь нельзя оставлять в стае», — так решили они, и не сомневались — кровь рожденных в насилии брата и сестры испорчена. Им дали время собрать пожитки, поделились пищей и проводили до границ угодий. Пообещали: «вернетесь — убьем». С тем брат с сестрой ушли.

И случилось все это, добавил чужак слушавшим его спутникам, еще когда его дед был переярком.

«Я понял, — сказал на это белый длинноволосый Айониным голосом. — Ваша стая прогнала их, в другие они не пошли и, видно, вступили друг с другом в брак, не найдя себе иной пары. А тот, кто стал приемным отцом вам, братья, и убийцей настоящему вашему отцу, — он, стало быть, потомок тех двоих с порченной кровью. Тот самый, кто превратил Праматерь в чудовище».

На этих словах он содрогнулся и крепче прижал к себе беременную невесту.

«Большая задача стоит перед нами, братья, — сказал он. — Большая, нелегкая задача. Праматерь дала вам бога, и обещала дать еще, для каждого племени, но одних только богов, сказала она, недостаточно. Богам понадобятся жрицы, верные спутницы, и только вдвоем с ними боги смогут вершить праведный суд. Плохая смерть просочилась в наш мир, братья, и предотвратить этого мы не сумели, поэтому теперь на страже порядка встанут боги и их жрицы, те, кто добровольно согласятся принести себя в жертву общему. Жертвуя малым, мы будем спасать большое от злой гибели, будем защищать Праматерь и ее Колыбель, которую она создала для нас, для того, чтобы из нее могли рождаться благие боги, Темные, как она сама. Они станут нашим законом, братья, и будут решать за нас. Если же они не справятся, на смену им явится Светлый бог и наступит закат времен».

Помрачнев, выслушали его братья, и чужак, и беременная невеста, — и каждому были понятны слова, которые он говорил. А потом они четверо дали белому и длинноволосому клятву верности, и двое из них возвратились в родные племена, а двое остались — служить первому богу и сопровождать его в странствиях. А детеныши, которых родила первая жрица на берегу Колыбели богов, положили начало роду стражей-шаманов, оберегающих бессменно чертог Первоматери, Темной, той, что зовется в миру Алсатией, Пребывающей Изначально.

— Таково предание, — сказал старый шаман Солю, — и теперь ты знаешь столько же, сколько знаем все мы. Сделало ли тебя это знание счастливым?

— Нет, — отвечал ему Соль, — ни вот столечко. Но что же случилось, — продолжал он, обводя взглядом задумавшегося, нахохлившегося, как старый ворон, шамана, дремлющую у колен Волчицу, невозмутимых вожаков соседских стай. — Что же случилось сейчас, когда смерть ушла из мира, а волки стали лакомой добычей для несытых? И как тот, кто прозван Светлым богом, тот, кто все тут разрушит, как он может помочь избыть скверну из здешних краев? Что он должен, что он способен для этого сделать? Или, может, преданье лжет?

— Не знаю, — буркнул старик, а Волчица, не открывая глаз, прижалась к Солю покрепче и вздохнула. — Ты Светлый, неправильный бог, откуда мне знать, что ты можешь или должен сделать? Голосам Отцов это тоже неведомо. Может быть, другие боги сумели бы подсказать тебе ответ, но они ушли, ушли давно, и, может быть, их уже нет в этом мире. Может быть, ты последний, явился, чтобы прибрать наши истлевшие кости.