Жертвуя малым - [110]

Он пошевелил руками и ногами, обнаружил, что бос, попробовал встать. Тело повиновалось с трудом и ощущалось костяным, конечности двигались словно некие посторонние предметы. Но сознание было ясным как никогда. Он побродил по шалашу, заново привыкая к собственному телу, и, отдернув полог, вышел в солнечный свет, разом очутившись в центре волчьего поселения. Плотной кучкой стояли шалаши, между ними, поблескивая светлой шерсткой, носились в человечьем облике детеныши, женщины колдовали над похлебкой вокруг большого костра, мужчины, растянувшись в тени, дремали.

При его появлении гомон затих, и множество желто-зеленых, настороженных пар глаз уставилось на него. Он прошагал под их прицелами к костру, являвшему своего рода центр волчьего поселения, и встал перед пламенем, скрестив на груди руки. Из тени навстречу ему поднялся крепкий, густо заросший шерстью немолодой мужчина с обильной сединой в густых кудлатых волосах, за ним, утробно рыча, вскочили со своих мест еще трое: загорелые, поджарые, готовые вцепиться в глотку при первом же признаке опасности.

— Здравствуйте, — хрипло приветствовал он их, старательно шевеля непослушными губами. — Позвольте присоединиться к вашему обществу?

При звуках его голоса мужчины угрожающе зарычали, но седой сделал отмашку и они, ворча, разжали кулаки. Женщины, мерцая желтыми глазами, непроницаемо рассматривали его, некоторые прижимали к себе детишек. Седой кивнул ему и, шагнув к костру, уселся перед огнем на корточки. Истолковав жест как приглашение, робот опустился на плотно утоптанную землю.

— Белая девушка, — сказал он, глядя сквозь пламя в ожидающие глаза седого. — Где она? С ней все в порядке?

Седой по-собачьи склонил к плечу голову, нахмурился. Одна из женщин потянулась, чтобы снять с огня кипящий котелок. Он щелкнул на нее зубами, и она поспешно убралась прочь вместе с варевом. Остальные женщины безмолвно отступили.

Седой, оскалившись, пролаял что-то, адресуясь сидящему напротив роботу. Тот медленно развел руками и покачал головой.

— Грррхана, — рявкнул седой, обращаясь к женщинам. — Рххоу грров’ана!

Одна из них кивнула поспешно и куда-то ушла.

Свесив смуглые руки с колен, седой качнулся на пятках и уставился в огонь.

Постепенно к костру стала собираться вся стая. Туземцы молча, с подозрением разглядывали чужака, в сузившихся глазах их посверкивала неприязнь. Не зная, как вести себя и что говорить, робот попробовал встать, но седой тут же зарычал на него, а сзади подступили двое, толкая в плечи. И он остался сидеть, гадая, чего все ждут, думая о девушке, с которой шел сюда, размышляя о ее судьбе. Услышав за спиной шорох шагов, оглянулся.

Столпившаяся перед костром стая, голов пятнадцать, расступилась, давая пройти грациозно ступающей девушке с улыбчивыми ярко-голубыми глазами и копной густых, белых, как дым, длинных волос. Она заметно окрепла с тех пор, как он видел ее в последний раз, движениям вернулись уверенность и гибкость. Улыбаясь ему, как старому знакомому, она подошла, прогоняя с дороги обоих молодых волков и, наклонившись, приветливо сказала:

— Ништожжистоу.

Ее улыбка, походка, изящный наклон — все излучало такое дружелюбие, что он не удержался и улыбнулся в ответ.

— Как хорошо, что ты жива.

Легко и упруго она шагнула к нему, села рядом, скрестив жилистые ноги, и, сверкая на солнце белоснежными зубами, обратилась с тирадой к седому, с неодобрением глядящему на нее сквозь огонь. Белая и тонкая рука ее непринужденно легла на обтянутое рваными брюками колено робота, и сквозь ветхую ткань он ощутил тепло ее ладони. Глянув искоса на ее улыбающееся, полное энергии лицо, перевел взгляд на седого и поразился сходству между ним, морщинистым и смуглым, как дубовый ствол, и ней, изящной, тонкой, словно молодая березка. «Отец и дочь?» — задумался он. Старый туземец качал головой, хмурился, рычал, а она, лучащаяся уверенностью в своей правоте, что-то доказывала ему. Наконец, старик заворчал, сдаваясь, она, рассмеявшись, вскочила. Белая рука ее нетерпеливо протянулась к роботу, и он, помедлив, вложил в узкую ладонь свою руку. Она вздернула его на ноги, повернулась к молчащей за спиной стае.

— Рхвва д’Зоннир харрам! — звонко воскликнула она, и стая, как единый организм, вздохнула. Он видел, как многие отводят взгляд, кривят недовольно губы, но видел он и тех, кто смотрел с надеждой: на белую девушку и на него, не понимающего речи чужака, не знающего, кто он, зачем и почему все еще функционирует. Переводя взгляд с одного недоверчивого лица на другое, он вдруг щемяще ощутил потребность, чтобы все эти люди, все эти звери улыбнулись ему, чтобы приняли его к себе. Отчего-то они показались ему родными, семьей, которой у него никогда не было, да и быть не могло. «Вернулся домой», — с замиранием в груди подумал он. И сказал, сжав ее белые, горячие и сильные пальцы в своих:

— Простите! Пожалуйста, простите за все, что вам сделал!

Она повернула голову к нему, глядя тепло и лучисто, и он ощутил, как под ее взглядом закипает в груди благодарность. «Все еще можно исправить, — подумал он, чувствуя, как мягкие волны светлой надежды ласкают его измученный недавней пустотой небытия разум. — Все еще можно искупить».