Жертвуя малым - [109]

Он подполз к ней, положил руку на плечо. Оно было липкое и горячее, кожа шершавая на ощупь. У нее был жар, последний всплеск внутреннего тепла, каким организм пытался бороться с окружающим подземельным холодом. Робот провел ладонью по ее покрытому слежавшейся шерсткой плечу, и она тяжело перевернулась на спину, глядя на него широко раскрытыми, вопрошающими глазами. Заметила, что он хочет что-то сказать, и глаза ее, сквозь муть и налипший на ресницах гной, наполнились улыбкой.

— Ничтожество, — прохрипел он, и ткнул себя в грудь для убедительности. — Ничтожество тебя, — он показал на веревку, свисающую с края расселины в пещеру, — вверх. Вверх.

— Ништожжистоу, — хрипло и неумело, еле слышно произнесла она. — Вверрх!

— Да, — кивнул он, и нескладно рассмеялся, становясь перед ней на четвереньки. — Хватайся. Крепко держись, слышишь?

Она кое-как вскарабкалась на него, трудно, с присвистом дыша. Руки ее с острыми, покрасневшими локтями обвились вокруг шеи. Он осторожно встал, покачиваясь, ловя равновесие. Она была легкой и держалась, несмотря на слабость, цепко, как мартышка. Он не был уверен в своих силах, он полноценно не двигался уже очень и очень давно, почти весь свой ресурс он потратил. Выдержит ли их вес веревка, этого он тоже не знал.

Она вдруг, играючи, прикусила его за ухо, издав низкий рык-полусмешок, и он без слов подошел к белеющей в полумраке веревке, задрав голову, поглядел на высокое небо в проеме неровной раны земли. Полез наверх, четко работая руками и ногами, держа концентрацию и чувствуя жар ее шелковистого тела, ее цыплячий вес на своих плечах. Достигнув скалистого края, подтянулся на руках и коснулся коленями изнанки тела горы, в недрах которой провел долгое, клубящееся водоворотом безумия время заточения. Бледные крапинки звезд мерцали над ним, всё-всё безграничное небо в точках-топазах звезд, такое огромное, свободное, полное свежего горного воздуха. Ощущая спиной удары ее сердца, слыша, как трудно и горячо, сквозь зубы, дышит она ему в щеку, он выпрямился на краю расщелины и зашагал, ориентируясь по звездам, по складкам горы, вниз, прочь из каменного мешка пещеры, едва не ставшего ему могилой. Едва не ставшего могилой им обоим: роботу и его новой хозяйке, проделавшей немалый путь для того, чтобы дать своему нечаянному слуге вольную.

* * *

Боясь не успеть, он нес ее с гор. Он не знал местности, никогда не бывал в этих краях, но она помогала ему, хотя жар ее невесомого тела обжигал ему спину. Он спешил, боясь, что мизерный ресурс закончится прежде, чем он сумеет спасти ее, донести до стаи. В тот раз он успел, умудрился вынести ее из безмолвного каменного лабиринта вниз, на равнину, к воде и пище. В тот раз он успел, но, быть может, было бы лучше, если бы они оба погибли тогда в горах?..

К туманной границе он подступил в середине ночи. Девушка за его плечами неверно дремала, измученная жарой, долгим переходом и слабостью. Шагая по мягкой, усыпанной перепрелой хвоей земле, он размышлял о том, зачем она пришла к нему, для чего пробудила от смертельного сна. С горной высоты он разглядел границы тумана, вспомнил и сопоставил картины прошлого с увиденным. Совсем малой стала скрытая туманом территория. Леса в долине и река все еще были полны жизни, но уже выше, в горах, по которым он шел с больной волчицей на спине, зелени не было. Природа вокруг продолжала умирать, и это означало только одно: много лет прошло с момента его заточения и за все это время лишенные тени никуда из этих краев не делись. И виновен в том был он. Так для чего же эта слабая, умирающая от истощения девушка пришла к нему? Ведь он уводил ее соплеменников на смерть, он служил их смертельным врагам, врагам всего живого. Почему же она пришла к нему, почему сделала так, что сейчас он вынужден возвращаться вместе с ней к тем, к кому на протяжении четырех десятилетий являлся, как дракон из сказок, за данью, за кормом для своих лишенных тени хозяев?

Он не знал, почему, но решил, что так надо. Если ресурса хватит, решил он, и он сумеет донести ее до состайников, он взглянет в их лица и попросит прощения. А потом, наверное, он выйдет из строя, ведь ресурс его, истощенный, уже на исходе.

«Это было бы хорошо, — останавливаясь перед грязно-серой, клубящейся туманной завесой, подумал он. — Едва ли они простят, как не смогла простить когда-то Клавдия, но хотя бы какие-то слова им можно будет сказать. Слова о том, как же жаль, что все так получилось».

Так он подумал, и шагнул в серо-клубящуюся взвесь. И тут же, атакованный со всех сторон чужим хищным отчаянием, лишился последних капель ресурса. Его, обретенное столь недавно, сознание расплющилось, словно лягушка под колесами грузовика, под прессом ужасающего ора тысячи глоток, и в одно мгновение померкло.

…Когда он пришел в себя из небытия, вокруг был день, и запах костра, и звонкие детские голоса, и полумрак жилища. Он открыл глаза, сел, обнаружив себя на груде еловых веток, засыпанных сеном. Он был внутри шалаша, и солнечный свет вливался сквозь полог из тонких шкур, укрепленных над треугольным входом. Одет он был по-прежнему в свою ветхую, расползающуюся по швам одежду, ту самую, в которой шестерки Молоха сбросили его в горную щель. Пахло мускусом, шерстью, потом и травами, и горячей похлебкой, готовящейся на огне снаружи.