— Как ты познакомился с ней?
— Она выглядывала за ограду сада.
— А ты что делал под этой оградой?
— Присматривался, нельзя ли забраться гуда и что-нибудь украсть.
— И в конце концов ты решил украсть женщину! Нет ничего глупее, Конан! Евнух выдал вас обоих. Тебя опоили снотворным и схватили, пока ты ничего не соображал. После этого не стоило никакого труда расправиться с женщиной. Тебя хотели казнить. Но когда я услышал на площади о том, что некий варвар, северянин, забрался по отвесной стене в сад уважаемого господина Джемала и пытался украсть у пего жену, я понял, о ком идет речь. Во всей Хайбории, кажется, существует только один варвар-северянин, способный на такие поступки. Я навел кое-какие справки… И, поскольку я тоже уважаемый господин, к моим словам прислушались. А при виде моих лошадей сделались на диво сговорчивыми. Все, что от меня требовалось, — обеспечить твое исчезновение.
— И что же ты припас для меня?
— Терпение, Конан! Сначала ты узнаешь, каким образом нищий бродяга из Бритунии сделался уважаемым господином, да еще в Туране.
Они подъехали к воротам усадьбы. Грифи взял небольшой рог, висевший у него на поясе, поднес к губам и дунул. Раздался тонкий пронзительный звук, и почти тотчас на стене показался человек в островерхом шлеме поверх головной повязки.
— Господин! Господин прибыл! — закричал он. — Скорей открывайте ворота!
Стражник исчез. Вскоре ворота распахнулись, и перед путниками легла ровная, посыпанная песком дорожка, ведущая между деревьями.
— Добро пожаловать, Конан, — произнес Грифи с легким, чуть насмешливым поклоном. — Добро пожаловать в усадьбу Грифи!
Они въехали под сень деревьев, и ворота за их спиной закрылись. Узорчатая тень ворот легла на дорожку.
Садовники, слуги, быстрые служанки с корзинками у пояса и ножницами в руках, — все они прекращали работу и низко кланялись при виде всадников.
Грифи не отвечал на поклоны, но с его лица не сходила милостивая улыбка.
Конан старался сохранять невозмутимую мину, но ему ужасно хотелось хохотать. Важничающий Грифи вызывал у него необузданные приступы веселья.
Наконец Конан не выдержал:
— Сдаюсь! Ты победил, Грифи! Я сгораю от любопытства — каким образом ты завладел всем этим богатством?
Грифи повернулся к своему спутнику. Едва заметная улыбка зародилась в углах его губ.
— Весьма простым и традиционным способом. Я женился на вдове.
— Хочешь сказать, дом, сад, пастбища — все это достояние твоего предшественника на брачном ложе?
— Именно, Конан.
— Кром! Как примитивно!
— Нет, если учесть, сколько усилий пришлось приложить для того, чтобы мне это позволили. Для начала я стал лучшим другом, а потом и названым братом ее родного братца; затем втерся в доверие к ее старому мужу… Я стал незаменимым другом в этой семье.
— Надеюсь, ты не помог старому мужу при переходе в Серые Миры?
— Нет, я просто навел кое-какие справки… Видишь ли, Конан, если ты — младший сын младшего сына и навсегда покидаешь родной дом, потому что там тебе ничего не светит, разве что головокружительная карьера писаря при каком-нибудь невежественном дворянчике… Ну как бы это объяснить подоходчивее… Ты становишься весьма изобретательным. И вот ты прибываешь в Туран — ты следишь за моей мыслью? — и выясняешь, что имеется поблизости некий господин, очень старый и больной; у него только одна жена, и притом из влиятельной семьи. Ты малый не промах и при первой же возможности сводишь знакомство, а потом и дружбу с членами этой семьи. Немного терпения, чуть-чуть везения — ну и доблесть, конечно, проявленная вовремя и там, где надо, — и ты уже почти член семьи. Тем временем события развиваются своим чередом, дети подрастают, старики умирают… Умирает и муж сестры твоего названного брата.
— Странная степень родства, — хмыкнул Конан. — И какая же доля наследства тебе причитается, если ты — всего лишь названный брат брата жены покойного?
— Мне причитается все, — спокойно сказал Грифи. — Потому что мой названный брат тотчас отдает мне руку своей сестры и заверяет, что никто, кроме меня, не сможет позаботиться о ней достойным образом. И вот я забочусь. О ней, об усадьбе, об этом саде, об армии слуг, о пастбищах, о лошадях и пастухах… Единственное, чего я не терплю у себя в доме, — это евнухи. Всех, кто здесь водился, собрал и продал. Как раз, кстати, хватило на то, чтобы выкупить тебя.
— Гляжу, ты стал заправским рабовладельцем, Грифи.
— Да, хватка у меня есть, — скромно сознался Грифи. — Но вот мы и дома. Входи, устраивайся в передней комнате. В сам дом не заходи, больно уж ты грязен. Тебе принесут умыться, переодеться, поесть и выпить.
— А нельзя в обратной последовательности? — поинтересовался Конан. — Сперва выпить, потом поесть, потом… что там еще?
Грифи рассмеялся.
— Ты ничуть не изменился.
— Ты тоже.
Прохлада и полумрак зажиточного дома обступили обоих.
* * *
Где бы ни очутился Конан, он всегда чувствовал себя удобно. Тюремные нары или мягкая тахта, палуба галеры или роскошные ковры, жесткий кхитайский лежак или перины в доме аквилонского вельможи, — повсюду киммериец устраивался как у себя дома.
Что касается комнаты, которую отвел ему Грифи, то в ней вообще не было ничего непривычного для киммерийца: гора ковров, десяток кувшинов, из которых два содержали напитки — разведенное вино и сладкую воду; маленькая ароматическая курильница и гигантская серебряная ваза, наполненная фруктами.
