Жертва науки - [3]

– А господин уездный начальник? – ехидно и злобно спросил писклявый практикант.

Господин Пайя смутился, в нем на один миг начали бороться тот прежний господин Пайя, для которого окружной начальник был существом высшим, и новый, переродившийся господин Пайя, зараженный наукой. Победил этот последний, и он решительно сказал:

– И господин уездный начальник.

– Наш господин уездный начальник – обезьяна? – подкинул вопрос писклявый практикант.

– Я не говорю, что он обезьяна, а что он произошел от обезьяны!

– Хорошо, – продолжал ехидно практикант, – если не он, то его отец или дед был обезьяной, и он, значит, все равно обезьяньего происхождения! Не так ли?

Господин Пайя промолчал, так как и сам вдруг немного испугался своей теории. Но когда практикант еще раз повторил вопрос, ему ничего другого не оставалось делать, как настаивать на своем.

Практикант, конечно, передал все это писарю, а писарь – уездному начальнику.

– Ах, будь он неладен, – ответил на это глава уезда, – то-то я вижу, он в последнее время как свихнулся.

– Совсем свихнулся! – подтвердил уездный писарь.

Немного погодя в канцелярию вошел господин Пайя, съежившийся от страха, так как он уже знал, что все его слова переданы начальнику канцелярии.

– А, это ты? – рявкнул начальник, когда тот переступил порог. – Правда, что ты меня перед всем персоналом называешь обезьяной?

– Нет, клянусь богом, господин начальник! – начал робко господин Пайя.

– Да как же нет, когда все говорят?

– Я не о вас говорил, а значит… о всем роде человеческом…

– Какой там еще род человеческий, какое дело мне до рода человеческого, когда ты обо мне говорил, и о моих родителях, и о моих предках.

– Э-это… – начал, запинаясь, господин Пайя, – это… весь род человеческий…

– Послушай, ты не прикидывайся дурачком, отвечай на мой вопрос: говорил ты, что я обезьяна⁷

– Нет.

– А говорил ты, что я обезьяньего происхождения?

– Весь род человеческий… – лепечет господин Пайя, уставясь в землю, не помня себя от страха к дрожа всем телом.

– Как это весь род человеческий? Значит, ты утверждаешь, что и господин окружной начальник обезьяньего происхождения, не так ли?

Господин Пайя молчит как каменный.

– Значит, ты утверждаешь, что и господин министр обезьяньего происхождения, так?

Господин Пайя молчит, но у него дрожит каждый нерв, каждая мышца.

– Значит, любезный, ты утверждаешь, что и господин митрополит обезьяньего происхождения?

Господин Пайя молчит.

– Значит, дорогой мой, ты утверждаешь, что и…

Тут и сам начальник не посмел договорить то, что начал, а господин Пайя затрясся в лихорадке, которая охватила его от этого недосказанного вопроса. Теперь ему стало ясно, как глубоко он увяз в этой науке, какое зло эта наука., если она приносит порядочным И мирным людям столько несчастья. В эту минуту ему захотелось упасть на колени, поцеловать начальнику руку и отречься от всего, но он не успел этого сделать, так как начальник закричал:

– Вон, вон, ботливый дурак! – и открыл дверь, чтобы вытолкать его, а затем повернулся к писарю, господину Свете, который был свидетелем всей этой сцены, и приказал ему взять письменное объяснение у господина Пайи.

Не прошло и получаса, как перед несчастным господином Пайей лежала бумага, в которой от него требовали объяснить в письменном виде причины его богохульства и оскорбления всех самых важных персон в государстве. Господин Пайя долго и тоскливо взгля-дывался в бумагу, смотрел и думал, как ему начать и что сказать в своем ответе. Он взял чистый лист, чтобы сначала набросать черновик, а затем переписать его, и начал так:

«Если человек пощупает себя сзади, внизу спины, то он там найдет…»

Он сразу увидел, что начало глупое, порвал лист и начал на новом по-другому:

«До тех пор, пока я не занимался наукой, я был исправным чиновником и почтенным гражданином Это могут засвидетельствовать мои начальники…»

Однако и этот вариант ему показался глупым. Он чувствовал, что его заявление должно носить характер покаянной исповеди и что необходимо с самого начала дать это понять. Поэтому он начал так:

«Во имя отца и сына и святого духа, аминь! Я христианин по рождению и гражданин этой страны по убеждению, преданности и уважению ее законов…»

Тут он ясно увидел, что не сумеет написать ничего путного, так как недавняя сцена в кабинете начальника нарушила его спокойствие. Поэтому он встал из-за стола и постучал к писарю, господину Свете. Войдя, он попросил писаря разрешить ему дать ответ завтра.

– А почему завтра? – строго спросил писарь, который тоже чувствовал себя оскорбленным, так как господин Пайя именно с него начал свое утверждение об обезьяньем происхождении.

– Я сейчас взволнован, мне надо поспать и подумать.

– Да что тут, братец, думать, возьми все свои слова обратно и моли о прощении, а иначе держись…

– Да, я так и сделаю!

Господин писарь сжалился и разрешил господину Пайе дать ответ на другой день. Господин Пайя положил бумагу в карман и пошел домой.

Пожалуй, для господина Пайи было бы лучше вернуться в канцелярию и докончить то объяснение, которое начиналось словами: «Во имя отца и сына…», но так как он получил право ответить на другой день, то дома он, разумеется, рассказал обо всем профессору. Тот по началу распалился, а когда утих, сказал высокомерно: