Женя Журавина - [49]

— Я думаю, из жизни это не ушло. Оно есть, должно быть! Только мы не умеем его находить, а когда находим, не умеем беречь.

— Я бы уберегла...

Разговор оборвался, но и та, и другая долго не могла заснуть.

* * *

Для Жени началась новая жизнь. Пользуясь всякой оказией, она перебиралась из школы в школу и не столько учила других, сколько училась сама. По совету Агнии Петровны, она начала с маленьких отдаленных школ, в которые никогда не заглядывал инспекторский глаз. Поэтому ее посещение сплошь и рядом становилось маленьким праздником в жизни таких же, как и она, молодых учительниц, приехавших с Запада. Они сразу же находили общий язык. Иногда, так как школы были однокомплектные, становились рядом: одна работала с одним классом, другая — с другим; проводили уроки, готовили обед, а затем ужин, а вечером делились опытом педагогической работы и всей самостоятельной жизни. Женя рассказывала о том, что она видела в других школах, и это было лучшей помощью, какую она могла оказать своим сверстницам. А больше они мечтали. Мечты — вольные птицы — маленькие и робкие, большие и смелые. В долгие зимние. ночи, у малюсеньких керосиновых ламп они создавали особый мир, не похожий на окружающий. Мечтали и о том, чтобы поступить в институт, поехать в Москву, побывать в музеях, в картинных галереях, в театрах; а втайне, каждая про себя, мечтала о том, как встретит его, человека со светлым челом, чистыми и честными глазами, богатого умом, щедрого сердцем, смелого и ласкового, навстречу которому поднимется поток нетронутых чувств.

А жизнь была тяжела. И коллективы, и учителя-одиночки решали одну и ту же задачу: как охватить обучением всех детей, как не допустить отсева; а это значило: как одеть и обуть сотни детей, как организовать в школе горячие завтраки, как обеспечить топливом не только школы, но и квартиры многих учащихся. Стояли неотступно и требовали решений сотни других задач: не хватало учебников, бумаги, чернил, мела, учебно-наглядных пособий. И все это приходилось решать на месте, собственными силами: выписывать на классные доски целые страницы букварей, «столбики» по арифметике, приготовлять чернила из сажи, из сока ягод, мел — из глины, мастерить наглядные пособия из цифр отрывного календаря, из крупных букв — названий и заголовков газет.

Теснейшую связь поддерживали школы с фронтом: писали письма и получали ответы, посылали посылки, помогали семьям фронтовиков, собирали металлолом, бутылки, лекарственные травы, собирали деньги и облигации в фонд обороны, помогали засеять колхозные поля и получать высокий урожай: собирали печную золу и птичий помет на удобрения, верхушки картофеля, початки кукурузы; щепотками, горстями и пригоршнями семена других культур, полевых и огородных. А когда приходила пора сева, ухода за посевами и затем уборки урожая, целыми неделями работали на полях. В то время как там, на Западе, взрослые вооруженные люди денно и нощно разрушали, убивали и калечили, — дети рыхлили землю, бережно клали в бороздки семена, терпеливо ждали, когда прорастут, зацветут, принесут урожай; ждали, когда же, наконец, кончится война...

Жене было нелегко. Она была не из тех, для кого чужая беда — как с гуся вода; всякая беда была своей, и всякое горе — своим горем, и с каждым днем ноша становилась все тяжелее. Зато тем большую радость вызывало в ней все хорошее, что встречалось на пути: в школах, вне школ, сообщения с фронта, наметившийся перелом в ходе войны.

В одной из школ Женя попала на урок к заслуженному учителю Павлу Петровичу Астапову. Это было первое посещение уроков в старших классах.

— Павел Петрович, разрешите мне посидеть у вас на уроке, — попросила Женя.

Низенький седой старичок, подстриженный под бобрик, тщательно выбритый, посмотрел на Женю колючими стариковскими глазами и ответил не сразу:

— А зачем это вам? Будете изучать? Ох, много вас, изучающих. Много. Как же вы будете изучать?

— Я хочу поучиться. Я посижу на уроках, а потом вы мне расскажете.

— Так, так... И это все?! Мало, мало! Не глядеть надо, а делать. Горький хорошо говорил: надо, чтобы руки учили голову, а затем поумневшая голова учила бы руки, а умные руки снова и еще лучше учили бы голову. Ну, вот он и звонок. Пойдем, изучайте!

Женя вошла в класс и скромно уселась на последней незанятой парте. Учитель, как только вошел в класс, вызвал трех учеников, каждому вручил листок бумаги с алгебраической задачей, и те, разделив доску на три части, приступили к работе; а он стал заниматься с другими: проверил домашние задания, повторил пройденное. К этому времени ученики решили свои уравнения и один за другим разъяснили классу. Затем стали решать задачи посложнее. Ученики работали с подъемом, с живым интересом к материалу урока.

— Ну, критикуйте! Рассказывайте, что вы у меня обнаружили, — обратился Павел Петрович к Жене, когда они пришли в учительскую.

— Вы много за урок сделали; ученики работали с большой охотой; вы успели спросить каждого, а некоторых по два-три раза. Вы хорошо их настроили, некоторые и после звонка продолжали додумывать.

— Ага, так, правильно! Вот видите, — обратился он к педагогам, — берет быка за рога: много сделал, ученики думали! А это главное и есть. А та, из института, разорвала урок на кусочки и за каждый высекла: одна часть велика, другая мала, один вопрос труден, а другой — легок, там завысил, а там занизил, там пересолил, а там недосолил. А главное — что? Сколько дал, сколько унесли, как думали! Ну — пойдем на урок физики...