Жены и дочери - [193]

Молли вздохнула.

— Папа передал бы их ему. В этом не будет вреда. Я бы сказала ему, что он не должен задавать вопросы, кому это нужно.

— Очень хорошо, — ответила Синтия, — поступай, как знаешь. Я думаю, что мой вариант самый лучший. Если что-нибудь выйдет из этого дела… Но ты уже много сделала для меня, я не стану винить тебя за то, что ты отказываешься сделать больше!

— Мне так не нравятся эти закулисные отношения с ним, — умоляюще произнесла Молли.

— Закулисные! Просто передай ему письмо от меня! Если я оставлю записку для мисс Браунинг, тебе не захочется передать ее?

— Ты же знаешь, что это другое. Я могу передать ее открыто.

— И все же это могла бы быть записка, и в ней не будет ни строчки о деньгах. Это было бы всего лишь прекращение — благородное, честное завершение дела, которое беспокоило меня несколько лет. Но поступай, как хочешь!

— Дай их мне! — сказала Молли. — Я попытаюсь.

— Вот, дорогая! Ты можешь попытаться. А если у тебя не получится передать их ему наедине, не поставив себя в затруднение, что ж, сохрани их у себя, пока я не вернусь. Он их получит, хочет он этого или нет!

Представляя себе, как пройдут два дня наедине с миссис Гибсон, Молли испытывала совсем иные чувства, нежели те, с которыми она радостно ожидала подобного общения со своим отцом. Прежде всего, путешественников никто не сопровождал до гостиницы, от которой отправлялся экипаж. Расставание на рыночной площади находилось за пределами приличий миссис Гибсон. Кроме того, вечер был мрачным и дождливым, и свечи пришлось принести непривычно рано. За шесть часов они не прервались ни на музыку, ни на чтение. Обе дамы сидели за рукоделием, перебрасываясь словами о том, о сем, даже не сделав обычного перерыва на ужин, — чтобы накормить уезжавших, они поужинали рано. Миссис Гибсон намеревалась сделать Молли счастливой и старалась быть приятной собеседницей, только Молли была нездорова и встревожена, предчувствуя заботы и недоразумения: в такие часы нездоровья опасения, ожидаемые нами на жизненном пути, принимают форму уверенности. Молли многое бы отдала, чтобы избавиться от всех этих чувств, достаточно непривычных для нее, но сам дом, мебель, расплывчатый из-за дождя пейзаж за окном, казалось, были пропитаны неприятными воспоминаниями, большинство из которых относились к событиям последних нескольких дней.

— Думаю, следующий раз, моя дорогая, мы с тобой должны отправиться в путешествие, — заметила миссис Гибсон, почти угадывая желание Молли, уехать куда-нибудь на пару недель из Холлингфорда в новую жизнь и новую атмосферу. — Мы долго оставались дома, а смена обстановки так желательна для молодых! Но я думаю, путешественникам захочется оказаться дома у этого замечательного яркого камелька. «В гостях хорошо, а дома лучше», — как сказал поэт. «Хоть я могу бродить средь удовольствий и дворцов»,[117] — так начинается стихотворение, но обе строчки очень милы и очень верны. Слава Богу, что у нас есть такой милый небольшой дом, правда, Молли?

— Да, — ответила Молли довольно уныло, испытывая в этот момент какое-то «toujours perdrix»[118] чувство. Если бы она могла уехать с отцом, всего на два дня, как это было бы приятно!

— Конечно, милая, для нас с тобой было бы очень приятно совершить небольшое путешествие. Ты и я. И больше никого. Если бы не такая плохая погода, мы бы отправились в небольшую импровизированную поездку. Я ждала чего-то подобного несколько недель. Но здесь мы ведем такой замкнутый образ жизни! Признаюсь, порой мне становится не по себе при одном виде стульев и столов, которые мне так хорошо знакомы. К тому же не хватает домочадцев! Без них все кажется скучным и пустынным!

— Да! Нам очень одиноко сегодня вечером. Но я думаю это отчасти из-за погоды.

— Чепуха, дорогая. Я не могу допустить, чтобы из-за влияния погоды ты поддавалась глупым фантазиям. Бедный мистер Киркпатрик обычно говорил: «радостное сердце создает свое собственное солнце». Он говорил это мне в своей милой манере всякий раз, когда я была подавлена — я настоящий барометр — ты можешь судить о состоянии погоды по моему настроению. Я всегда так чувствительна! Хорошо, что Синтия это не унаследовала. Не думаю, что на нее легко повлиять, верно?

Молли раздумывала минуту или две, а затем ответила: — Да, она, конечно, не так легко поддается… не так глубоко поддается, я бы сказала.

— Многие девушки, например, были бы тронуты восхищением, которое она вызывает… я могу сказать вниманием, которое она получала, когда была у своего дяди прошлым летом.

— У мистера Киркпатрика?

— Да. Там был мистер Хендерсон, тот молодой юрист. То есть, он изучает закон, но у него большое личное состояние, и, похоже, будет больше. Поэтому, он может только, что я называю, играть в закон. Мистер Хендерсон был по уши в нее влюблен. Это не моя фантазия, хотя я допускаю, что матери предвзяты. И мистер, и миссис Киркпатрик это заметили, и в одном из своих писем миссис Киркпатрик написала, что бедный мистер Хендерсон собрался в Швейцарию на долгосрочные каникулы, очевидно, чтобы постараться забыть Синтию. Но она полагала, что он только обнаружит, что «прикован к дому цепью растяжимой».