Жены и дочери - [192]

— Вот! Должна сказать, я этого ожидала! — затем, повернувшись к Синтии, она пояснила: — Это письмо от дяди Киркпатрика, дорогая. Он так добр и желает, чтобы ты приехала и погостила у них, помогла им приободрить Хелен. Бедняжка Хелен! Боюсь, она нескоро поправится. Но мы не могли бы пригласить ее к нам, не потревожив вашего дорогого отца в его кабинете. И хотя я могла бы уступить свою гардеробную… он… что ж! Поэтому я написала в своем письме, как мы сожалеем… а ты больше всех нас, потому что вы с Хелен очень дружны… и как тебе хочется быть полезной… я уверена, так и есть… и поэтому они хотят, чтобы ты немедленно поехала к ним, поскольку Хелен мечтает об этом.

Глаза Синтии засверкали.

— Мне бы хотелось поехать, — ответила Синтия, — но не покидать тебя, Молли, — добавила она тихим голосом, словно ее мучили угрызения совести.

— Ты успеешь собраться к отправлению вечернего экипажа? — спросил мистер Гибсон. — Как это ни странно, спустя двадцать лет спокойной практики в Холлингфорде, меня впервые вызывают завтра на консультацию в Лондон. Боюсь, леди Камнор стало хуже, дорогая.

— Не говорите, так. Бедная леди! Какой это удар для меня! Я так рада, что позавтракала. Я бы не смогла съесть ни крошки.

— Нет, я только говорю, что ей хуже. С ее заболеванием ухудшение состояния может оказаться всего лишь подготовкой к улучшению. Не принимайте мои слова более чем буквально.

— Благодарю. Как добр ваш дорогой отец и всегда может обнадежить. А что с твоими платьями, Синтия?

— О, они в порядке, мама, благодарю. Я буду вполне готова к четырем часам. Молли, ты не поднимешься со мной и не поможешь мне собраться? Мне бы хотелось поговорить с тобой, дорогая, — сказала она, как только они поднялись наверх. — Такое облегчение уехать отсюда, где меня преследует этот человек. Но боюсь, ты подумала, что я рада уехать от тебя, поверь, я не рада, — в этих словах послышался незначительный оттенок «слишком сильного несогласия», но Молли не заметила этого. Она только ответила:

— Вовсе нет. Я знаю по себе, как тебе, должно быть, не нравилось встречаться с мужчиной на публике и держаться с ним иначе, нежели когда вы оказывались наедине. Я постараюсь не видеться с мистером Престоном долгое, долгое время. Но, Синтия, ты не сказала мне ни слова о письме Роджера. Прошу, скажи, как он? Он вполне оправился от приступа лихорадки?

— Да, вполне. Он пишет в очень хорошем настроении. Очень много о птицах и животных, как обычно, о привычках туземцев и вещах подобного рода. Ты можешь прочитать отсюда (указав на отрывок в письме) до этого места, если хочешь. А я скажу, что доверюсь тебе, Молли, пока упаковываю вещи. И это показывает, насколько я уважаю тебя… ты могла бы прочесть письмо целиком, только любовные признания наскучат тебе. Составь небольшую записку о том, где он находится, и что он делает, поставь число и тому подобное, и отошли ее его отцу.

Молли без слов взяла письмо и начала переписывать его за письменным столом. Часто перечитывая то, что ей было разрешено читать, часто замирая, подперев щеку рукой, опустив глаза на письмо, и позволяя воображению странствовать вслед за автором по всем пейзажам, в которых она видела его сама, или в которых ее воображение рисовало его. Внезапное появление в гостиной Синтии, светящейся от удовольствия, вывело ее из раздумий.

— Здесь никого? Какое счастье! Ах, мисс Молли, вы более красноречивы, чем полагаете. Посмотри! — она показала большой пухлый конверт, а затем быстро спрятала его в карман, словно опасаясь, что ее могут увидеть. — Что случилось, милая? — подойдя, она приласкала Молли. — Беспокоишься из-за того письма? Разве ты не видишь, что это мои собственные ужасные письма, которые я немедленно сожгу, и которые мистер Престон милостиво прислал мне, благодаря тебе, малышка Молли, cuishla ma chree, пульс моего сердца… письма, которые висели над моей головой, как чей-то меч, в течение этих двух лет?

— О, я так рада! — произнесла Молли, немного воодушевляясь. — Я никогда не думала, что он пришлет их. Он лучше, чем я о нем думала. Теперь все кончено. Я так рада! Ты думаешь, это означает, что он отказывается от всех требований на тебя, так Синтия?

— Он может требовать, но теперь у него нет доказательств. Это самое приятное облегчение. И я обязана этим тебе, тебе моей дорогой маленькой леди! Теперь нужно сделать еще одно дело, если бы ты сделала это за меня… (она гладила плечо сестры).

— О, Синтия, не проси меня. Я больше не могу этого делать. Ты не знаешь, как мне становится не по себе, когда я думаю о вчерашней встрече и о взгляде мистера Шипшэнкса.

— Это всего лишь маленькое дело. Я не стану отягощать твою совесть, рассказывая тебе, как я получила свои письма, но разве не посредством человека, которому я могу доверить свои деньги. Я должна заставить его взять эти двадцать три с лишним фунта. Я собрала их по курсу пять процентов, и они запечатаны. О, Молли, я бы уехала с таким легким сердцем, если бы ты только постаралась передать их ему в сохранности. Это последнее дело, нет нужды торопиться. Ты могла бы встретиться с ним случайно в магазине, на улице или на вечере, если бы только положила их к себе в карман, не было бы ничего проще.